Танит Ли
Чары Тьмы
ДОЧЬ НОЧИ — ЛЮБОВНИЦА ДНЯ
Деревня расположилась около леса. Ее пересекала дорога, она протянулась до города на юге и в прежние времена обеспечивала деревне известность и процветание. С тех пор появилось много других дорог, и все меньше путников пользовались этим глухим путем. Караваны здесь не показывались уже лет семь. Розовый камень, из которого в деревне были сложены дома, превращался в труху, а сердца жителей, напротив, окаменели. На вершине холма среди деревьев стоял храм. Золотая отделка его колонн уже успела потемнеть, а бирюзовая черепица местами раскрошилась и осыпалась. Тем не менее священникам жилось хорошо, потому что прихожане оставались набожными. Ежевечерне на крыше обители зажигался огонь, чтобы напомнить богам о ее существовании.
Иногда какая-нибудь добропорядочная семья, потеряв надежду прокормить всех детей, отдавала младшего сына — девочки в храм не допускались — в послушники. Такая судьба досталась и Жуку.
Когда мальчику исполнилось семь лет, няня оставила его в зыбкой предрассветной полутьме во дворе храма. На его шее висел на шелковом шнурке маленький не-ограненный рубин. Без этого «вклада» было бы трудно пристроить ребенка в обитель. Утро выдалось холодное, и несчастный Жук (впрочем, тогда он носил другое имя) стоял и плакал, пока наконец во двор не вышел вразвалку священник. Посмотрев на мальчика без особого интереса, он проворчал:
— Еще одним дармоедом больше. Ладно уж, традиция, так традиция. Дай-ка посмотрю… Ну надо же, какой мелкий камень! Перестань дрожать, сопляк. Ты теперь под защитой храма.
И, взяв Еще-не-Жука за шиворот, священник потащил его в храм.
Прошли годы. Жук (теперь уже Жук) рос, питаясь дарами прихожан — разбавленным молоком и жестким мясом. И мало-помалу постигал глубокомудрые и высокодуховные искусства, как-то: подметать, отскребать, оттирать и собирать. Новое имя, данное мальчику в первые дни послушничества, должно было способствовать развитию самоотверженности посредством магического приобщения к природе. Другие послушники носили похожие имена, за исключением одного прилизанного мальчика, которому доверяли следить за свечами в алтаре и разливать елей, а иногда он даже помогал священникам раздеваться и совершать омовения. Этого мальчика звали Драгоценный, он всегда спал в отдельной келье и ел за одним столом со священниками. Драгоценный прибыл в храм с последним караваном.
Крайне редко нуждающиеся в приюте путешественники находили кров в обители. Потому что с них требовали плату не намного меньшую, чем стоимость проживания на деревенском постоялом дворе.
Жук, как, впрочем, и остальные, за исключением Драгоценного, рос тощим и страдал куриной слепотой. Когда ему исполнилось семнадцать, какой-то путник попросил в храме приюта. На следующий день настоятель вызвал Жука к себе.
— Дорогой Жук, — обратился к нему Настоятель со своего ложа (а рядом стол ломился под тяжестью сластей, персиков и вина, от одного вида которых у Жука потекли бы слюнки, если бы во рту не пересохло), сын мой, до моего сведения довели, что ты снова грешишь.
— Святой отец, — воскликнул Жук, пав ниц, — прости меня за три съеденные свечи, но меня мучил такой голод…
— Увы, — печально изрек Настоятель, поигрывая засахаренным миндалем, — ты должен бороться с голодом во имя добродетели воздержания. Разве ты ничему не научился за все эти годы, проведенные с нами? Увы. Три свечи. — Жук содрогнулся, словно плеть уже обожгла ему спину. — Однако я позвал тебя по другой причине. В самом деле, ты уже трижды признавался в своем грехе, и на этот раз мы можем посмотреть на него сквозь пальцы.
Жук с трудом верил своим ушам. Опыт подсказывал: раз его избавляют от одного наказания, значит, ему грозит что-то гораздо худшее. Что? Дрожа всем телом, Жук терялся в догадках.
— Грех, о котором я говорю, сын мой, это банальная лень, столь огорчающая нас. Богам не служат спустя рукава. А ты задремал, опираясь на метлу, а ночью нежился в постели до рассвета. За тобой всегда наблюдают, сын мой, даже когда поблизости нет людей. Боги все видят. Я бы с удовольствием устроил тебе порку, но вовремя понял, что твоя лень порождена не столько вредным нравом, сколько медлительностью кровообращения. Посему я хочу послать тебя с одним поручением, которое исцелит тебя и вернет к нам, как мы надеемся, более усердным и бодрым.
Жук разинул рот. Настоятель съел несколько засахаренных ягод с таким видом, словно боялся обидеть их своим пренебрежением.
— Я узнал, что один богатый господин с женой недавно поселились в лесу. Они ведут затворнический образ жизни вдали от мира, что, без сомнения, говорит об их скромности. Но мне кажется, следует напомнить им о редких преимуществах, даруемых богами, общение с коими возможно только в храме. К тому же не исключено, что они, прозябая в своей глуши, и вовсе не знают святой обители, расположенной в нескольких днях пути от их замка. Поэтому я решил направить к ним посланца. И для этой миссии я выбрал тебя, дорогой Жук. Потому что, — настоятель загадочно улыбнулся, — хоть ты и тугодум, все же, полагаю, у тебя чистое сердце.
Жук преклонил колени. Его сердце (может, и не такое уж чистое), беспорядочно стучало. Он не осмеливался спрашивать, и уж тем более протестовать.
— Тебя облачат в красивые одежды, — добавил Настоятель, прикрыв заплывшие от жира глаза; их зрачки поблескивали, словно острия пик. — Ты будешь олицетворять собой авторитет и благочестие храма. Конечно, и не помышляй о том, чтобы скрыться, и не допусти, чтобы бесы сбили тебя с праведного пути и помешали выполнить поручение. Иначе на тебя падет мое проклятие. Помнишь судьбу Муравья, который соблазнился и убежал, похитив маленький серебряный подарок, предназначавшийся не ему?
— Да, святой отец. Больше его здесь не видели.
— И знаешь, почему, сын мой?
— Ты говорил, что его настигло твое проклятие.
— Совершенно верно. Итак, ты понимаешь, что должен добросовестно выполнять свой долг и не отклоняться от праведного пути. Потому что мое проклятие ужасно и его совершенно невозможно избежать. Кости Муравья тлеют в лесу. Но ты благополучно выполнишь поручение и вернешься под наше покровительство.
— Да, святой отец.
— Очень хорошо. Теперь ты свободен. К тебе придут, чтобы дать более подробные наставления. Отправишься завтра на рассвете.
Жук вышел, кланяясь. Снаружи, в сумрачной колоннаде, остановился и выпрямился, и печально поздравил себя.
Вероятно, о новом богатом соседе, поселившемся в лесу, Настоятелю рассказал вчерашний путник, казавшийся очень возбужденным, когда входил в храм. Однако весьма интересные вещи уже достигли ушей жителей деревни благодаря торговцам древесным углем, нищим скитальцам и прочему сброду. Поговаривали, будто некий князь с княгиней поселились в усадьбе посреди леса. Другие рассказывали, будто это супружеская чета волшебников. Как бы то ни было, под сенью дерев происходило странное. Перемещались огни, звонили колокола, облачные ковры летали по-над самыми кронами.
Жука все считали дурачком, да и он сам целенаправленно поддерживал эту репутацию. И юноша легко догадался, почему именно его выбрали посланником. Пропадет лишний рот — не жалко. Если волшебники убьют или съедят его, обитель легко переживет утрату. С другой стороны, если слухи большей частью правдивы, то, возможно, паства прирастает огромной семьей. На худой конец, она после визита Жука пошлет храму роскошное пожертвование в надежде на божественную помощь. В этом случае Жук рискует подвергнуться соблазну. Что касается Муравья, то он, вероятно, живет в свое удовольствие на дальнем краю леса, благо сбежал не с пустыми руками. Жук не боялся проклятий Настоятеля, просто он уже давно решил, что ему суждено быть несчастным, и поговорка «везде хорошо, где нас нет», к нему не относится. Вечно голодный, упавший духом юноша не находил в себе сил, чтобы убрать от одного страдания к другому.