Элейно схватил Перрина за рубашку одной огромной ручищей и поднял его на несколько футов над землей.
— Доставишь мне хоть малейшее беспокойство, и я тебя выпорю. Понял?
Перрин только завизжал в ответ. Элейно легко перебросил его через борт, и Перрин шлепнулся на палубу. Капитан дал знак матросам, таким же темнокожим и огромным, как и он сам.
— Отведите его в трюм и проследите, чтобы во время плавания его кормили и давали пресную воду.
Хотя со стороны капитана корабля было очень мило позаботиться о том, чтобы пленника кормили, это оказалось пустой тратой продуктов. Как только корабль вышел в открытое море, желудок Перрин решил вывернуться наизнанку. Морская болезнь накатывала на него волнами, он лежал на соломенном тюфяке, стонал и мечтал умереть. Время от времени к нему заглядывал кто-нибудь из матросов, проверить, как он там, но на протяжении всего тридцатичасового плавания ответ был одним и тем же. Перрин смотрел на них слезящимися глазами и умолял повесить его и покончить с мучениями. Когда корабль наконец причалил в Аберуине, морякам пришлось выносить Перрина на руках.
Лежание на досках причала, Перрин воспринял как приход в райские обители. Обеими руками он держался за неотесанное грязное дерево и думал, не поцеловать ли его. Прохладный морской воздух прочищал ему голову, уходили последние позывы к рвоте. К тому времени, как прибыли люди гвербрета с телегой, Перрин почти радовался жизни. Даже водворение в новую камеру не испортило его хорошего настроения. Пусть он сидит взаперти на грязной соломе, но она покрывает настоящий прочный пол.
А затем хорошее настроение улетучилось. Он замерз, и ему становилось все холоднее. День был серым и туманным, холодный ветер залетал в зарешеченное окно. Перрину не дали ни одеяла, ни даже плаща. Он сжался в углу и зарыл ноги в солому, но вскоре принялся дрожать всем телом. К тому времени, как кто-то подошел к двери, у него потекло с носа. Дверь открылась. На пороге появился высокий старик с копной белых волос. Он был одет в простые серые бригги и рубашку с вышитыми красными львами. Когда старик заговорил, у Перрина все тело свело судорогой. Потом на него словно набросилось множество невидимых котов, которые принялись драть его когтями, впиваясь так глубоко и болезненно, что он закричал и стал корчиться на полу.
— Прекратите! — приказал старик кому-то невидимому. — Вы все, прекратите это немедленно!
Перрин покорно застыл на месте, и боль исчезла. Перрин удивился — почему старик обращался к нему на «вы», да еще называл его: «вы все».
— Прости, парень. Меня зовут Невин, я — дядя Мадока.
— Вы тоже колдун?
— Да. Тебе лучше делать все, что я скажу, или…или я превращу тебя в лягушку! Пошли. Судя по твоему виду, ты серьезно болен, а у меня есть разрешение регентши держать тебя в обычной комнате под стражей.
Перрин высморкался, вытер нос рукавом, затем встал, стряхнул солому и задумался, каково было бы всю жизнь прыгать по болотам. Когда он случайно встретился с Невином глазами, то взгляд старика пронзил его до глубины души. Мастер двеомера не спеша просмотрел его сознание. Наконец, тряхнув головой, Невин отпустил Перрина.
— Да, ты действительно большая загадка. Ясно, почему Мадок отправил тебя ко мне. Ты близок к смерти. Ты это понимаешь?
— Я просто простыл, господин. Наверное, я простудился на том ужасном корабле.
— Я не имел в виду простуду. Ну, пошли.
Когда они пересекали двор, Перрин поднял голову. Он увидел высокий комплекс с брохами и обратил внимание на то, что башни качаются. Только тогда он понял, что у него жар. Невину пришлось помогать ему подняться по лестнице в небольшую комнату. Перрина поразила сила старика, который почти на руках поднял его наверх и опустил на узкую кровать.
— Снимай сапоги, парень, пока я развожу огонь.
Усилие отняло столько сил, что их едва хватило, чтобы забраться под одеяло. Перрин уже засыпал, когда в комнату зашел Элейно, чернокожий капитан корабля. Пленник так устал, что никакие разговоры не могли разбудить его.
— Внешне он не производит впечатления, не так ли? — спросил Невин.
— Именно это я и сказал, когда увидел его впервые, — озадаченный Элейно покачал головой. — Конечно, после столь долгих пыток морской болезнью человек никогда не выглядит лучше. И его совсем недавно сильно избили. Одного зуба недостает, свежие шрамы, синяки. Саламандр сказал мне, что его на дороге подловил наш Родри.
— В таком случае, меня удивляет, что Перрин все еще жив.
Вот именно. Саламандр не знает, почему Родри не убил его, и я сам не имею об этом ни малейшего представления. Хорошо, он жив и представляет для нас загадку, которую нужно разгадать. Посмотри его ауру.
Элейно склонил голову набок. Пока он осматривал воздух вокруг спящего Перрина, его глаза начали косить.
— Это самая странная аура, какую я когда-либо видел, — наконец заявил бардекианец. — Цвет не тот и все внутренние узлы разбалансированы. Ты все-таки считаешь его человеком?
— Что? А кем еще он может быть?
— Не представляю. Просто я никогда в жизни не видел человека с такой аурой… Как, впрочем, и эльфа, и карлика.
— Ты прав. Над этим стоит задуматься. Если он — какая-то чужеродная душа, запертая в человеческом теле, то это объяснит очень многие вещи. К сожалению, нам может никогда не удастся выяснить правду. Он очень серьезно болен.
— Ты можешь его спасти?
— Не знаю. Я считаю своим долгом попробовать. Несмотря на то, что он сделал с Джил. В конце концов, он страдает. Кроме того, я считаю, мы должны выяснить об этом странном существе все, что удастся. Но, боги, до чего же мне сейчас мешает эта лишняя ноша!
— Я уже думал об этом. Я могу провести зиму здесь, если тебе требуется моя помощь. Отправлю послание жене на каком-нибудь другом корабле.
Невин собрался что-то сказать, но помедлил, раздумывая, что случилось с его голосом. Внезапно он понял, что готов расплакаться. Удивленный, Элейно положил руку ему на плечо.
— Спасибо, — наконец выдавил Невин. — Боги, я так устал…
— Я едва ли теперь знаю, что думает король, — сказал Блейн Мадоку. — Задумываюсь, не надавил ли я на него слишком сильно.
— Может, и так. Наш сеньор — человек обидчивый. Он ревниво относится к собственной сильной воле. — Мадок помедлил, взбалтывая мед в кубке. — С другой стороны, я думаю, что холодность нашего сеньора вызвана, скорее, гвербретом Савилом, нежели вашей предполагаемой бестактностью.
Блейн поморщился. Он и сам, конечно, прекрасно знал, что он никакой не придворный и нет у него изысканных манер. Однако ему вовсе не нравилось, когда на это указывали.
Они сидели в уютных покоях Мадока, в одном из боковых брохей дворцового комплекса. Большая жаровня с углем пылала, разгоняя вечернюю прохладу. В комнате имелась полка с двадцатью двумя книгами. Блейн пораженно их пересчитал. Никогда в жизни он не видел столько книг одновременно.
— Это было бестактно с моей стороны, ваша светлость, — проговорил Мадок с виноватой улыбкой. — Простите. Все это дело с вашим кузеном начинает сводить меня с ума. Он должен быть в Аберуине. Но если король не призовет его назад… — Он беспомощно развел руками.
— Именно так. Я боюсь просить еще одной аудиенции. Если я действительно вызвал раздражение нашего сеньора, то не хочу все усугублять. Должен сказать, что ценю все, что ты для меня сделал. Если тебе потребуется помощь, можешь на меня рассчитывать.
— Благодарю. Впрочем, не забывай — у двеомера свой интерес в Родри.
— Мне так и показалось, — Блейн отпил меда и поставил кубок на стол.
Находясь при дворе, он предпочитал оставаться трезвым и настороже.
— Наверное, я не могу спросить, почему.
— Можете. Это не является большим секретом. Когда Родри был мальчиком, Невин получил предзнаменование. Вирд Элдиса — это вирд Родри. Так было предсказано.
О-о… — Блейн был слишком ошарашен, чтобы сказать что-то еще
Мадок улыбнулся, с беспокойством прошел к окну и посмотрел на ночное небо, покрытое облаками и освещаемое полумесяцем. В это мгновение он поразительно напоминал Блейну Невина. Оба держались одинаково прямо, словно воины, и у них было одинаковое выражение глаз, словно они видят гораздо больше, чем можно рассмотреть из окна комнаты. Гвербрет снова задумался, является ли Мадок на самом деле кровным родственником старика. Раньше Блейн сомневался в этом, но теперь их родственная связь начинала казаться ему вполне вероятной.