Лицо девушки застыло: — Нет. Я не подвергну его такому риску.
Калум ощутил, как слабый огонек надежды потух.
— Вик, — тихо произнес Алек, — не надо. Ты не выстоишь против нас двоих.
Она вытащила пистолет из небольшой черной сумки позади нее. Калум смотрел на ее уверенную хватку, наклон оружия и вздохнул. Еще один навык, которым она владела.
— Не думаю, что ты убьешь нас.
Ее пальцы на курке напряглись, а затем расслабились: — Вероятно, нет. — Пистолет наклонился ниже, направленный прямиком на Алека. — Но, если вы считаете нормальным повредить разум Уэллса, полагаю, будет нормальным прострелить Алеку колено. Он останется калекой до конца жизни, Калум. Там не останется ни одной кости, которую можно будет восстановить.
Калум наклонил голову, соглашаясь, а его сердце превратилось в пепел в груди.
Вик отступила назад: — Подгони машину к входу, Уэллс.
Тихий, словно кот, мужчина скользнул за дверь. Очень скоро снаружи послышался шум мотора.
Калум перехватил ее взгляд: — Ты оборотень, Виктория. Мы твой народ. — Прошу, услышь меня. Не поступай так с нами. — Если уедешь с ним, я буду вынужден приговорить тебя к смерти. Ты, правда, этого хочешь?
Девушка хотела что-то сказать, но затем покачала головой. Пока она отступала к двери, ее глаза наполнились слезами.
Но пистолет ни разу не дрогнул.
***
Уже пробивался рассвет, когда Виктория, наконец, решила, что отъехала достаточно далеко. Она находилась высоко в горах, почти на канадской границе, в километрах езды по узкой каменистой дороге. Вздохнув, девушка заглушила двигатель и опустила голову на руль. Она уже достаточно плакала, достаточно проклинала, достаточно горевала.
Покинув тот дом, она высадила Уэллса в ближайшем городе. Когда Вик сказала ему, что оставит его машину себе, он пожал плечами и назвал это справедливой ценой за его жизнь. И произнес, будто только что обнаружил этот факт: — Ты и, правда, оборотень.
Слегка улыбнувшись, она передала ему слова Лахлана, снова слыша голос юноши: «Некоторые люди называют нас даонаинами или перевертышами. Я предпочитаю оборотни».
Затем Уэллс поинтересовался, что она будет делать. Его нескрываемое беспокойство казалось… странным. Приятным.
Вик выбралась из машины, слушая шум остывающего двигателя. Она сказала Уэллсу, что с ней все будет в порядке. Быть может, случится так, что это не окажется ложью. Она наделала много ошибок за последние месяцы, глупых ошибок из-за своего прошлого и собственных страхов. Из-за ее неверных решений пострадали люди. Пострадала она.
Вдохнув холодный чистый воздух, девушка разделась, сложила вещи в багажник и почесалась. У нее зудело всё тело — очевидно, Алек не врал насчет эффекта, который оказывает на них металл. Сняв повязки, Виктория проверила пулевое ранение. Кровотечение не просто остановилось, сама рана выглядела, словно прошла уже пара дней. Оборотни быстро восстанавливаются. Хорошо.
Пора двигаться дальше. Виктория исправила всё, что смогла. Теперь ей предстоит встретиться с собственными страхами и решить, что будет дальше.
Во время долгого ночного переезда она вспоминала слова Калума в пещере с горячими источниками: «Тишина в горах хорошо помогает, когда у меня неприятности». Теперь, запрокинув голову, Виктория смотрела наверх, где восходящее солнце освещало покрытые снегом вершины длинной горной цепи.
И она превратилась.
Глава 27
Калум ходил вдоль книжных стеллажей, не в силах успокоиться. В передней части книжного магазина Торсон сидел за своим столом и слушал Алека. Калуму было больно видеть, как новое горе подкосило старика. На прошлой неделе, когда он услышал от Энджи о предательстве Виктории, Торсон исчез в горах. И вернулся только сегодня.
Козантир подошел к ним, когда Алек рассказывал о событиях в убежище Видаля.
— …после того, как Вик и Уэллс ушли, мы сожгли здание.
Торсон откинулся на спинку стула с недоверчивым выражением лица: — Вы двое не смогли поймать машину на грунтовой дороге?
— Мы пытались, — сказал Калум. — Почти догнали, а затем она выбросила что-то в окно. Как ты это назвал, Алек?
— Светошумовая граната. Подходящее название.
Торсон фыркнул: — Я читал о них. Слепящий свет и оглушительный шум?
— Точно. — Калум потер уши, воспоминания всё еще причиняли боль. — В форме кошки и ночью это довольно неприятно. К тому времени, когда к нам снова вернулось зрение, их уже не было.
— Она крутая, — сказал старик.