Он ответил просто: — Я люблю ее.
Взгляд Уэллса обратился к Алеку. На прошлой неделе кахир старался не думать о ней, по крайней мере, днем. Крошечные камешки воспоминаний — ее смех, ее плавная грация, ее запах — так легко могли превратиться в оползень — то, как она двигалась под ним ночью, как она кусала губы, когда изучала руководство полиции, — принося пустоту в их дом без нее. Как и в случае с Калумом, ответ был прост, — Я люблю ее.
— По сути, она моя дочь. — Уэллс обхватил свою чашку длинными пальцами, как будто хотел согреть руки. — И я предпочел бы, чтобы вы продолжали охотиться на нее, тому факту, что она ваша женщина.
К шоку Алека, Калум на самом деле зарычал.
Намек на улыбку озарил лицо Уэллса.
— Но она любит вас обоих, таких недостойных.
— Она сказала это? — спросил Алек, не успев даже подумать.
— О, да, той самой ночью. — Уэллс поморщился. — В том же разговоре, где она заставила меня дать слово. Я поклялся, — он перешел к дословной цитате: «никогда, никогда не раскрывать, какими бы то ни было способами что-либо об оборотнях или что-нибудь, что может привести к ним».
Калум поднял брови.
— Она угрожала тебе?
— Хуже. Она плакала.
— Ааа. — Калум вздохнул. — Она могла бы с такой же легкостью вырезать твое сердце ножом — было бы не так больно.
Уэллс кивнул, глядя на дальнюю стену.
— Я никогда в своей жизни не нарушал данное мной слово, и не собираюсь начинать. Твоим людям нечего бояться меня.
— Или кого-либо еще? — спросил Калум.
— На данный момент нет какой-либо необходимости или какой-то информации о вас, которую я могу передать. — Уэллс передернул плечами. — Как долго это может длиться, не мое дело.
— Хорошо, — сказал Алек.
— У меня остался еще один вопрос, — сухо сказал Калум. — Ты случайно не знаешь, где мы можем найти нашу спутницу жизни?
— Нет. Я не знаю. — Лицо Уэллса стало мрачным. — Я тоже не смог ее найти.
Глава 28
Лапы несли Викторию на юг, и она согласились с пунктом назначения. Она не могла с точностью сказать, как долго пробыла в лесу. Первая неделя или около того прошла, словно в тумане. Каждый раз, когда она оборачивалась в человека, боль в душе возвращалась, и девушка, опустившись на колени, плакала как брошенный ребенок.
Но боль постепенно притуплялась, и теперь Вик, превратившись в человека в дневное время, сидела на солнце и думала. День за днем она пыталась сделать выбор.
У нее была настоящая тактическая проблема — как удержать даонаинов от ее убийства, — которая не могла быть решена, пока девушка не ответит на более сложный вопрос: «вернуться назад или нет?»
О, тяжелое решение. Она была чертовски храбрым солдатом.
Расстрелять или даже убить ее? — Нет проблем.
Вступить в перестрелку? — Пожалуйста.
Но рискнуть ее сердцем? — Да пошло оно на хрен.
Поговорим о кошке-трусихе. Она даже не дождалась начала битвы как настоящий трус. Черт, она убежала при первом же артиллерийском обстреле. Но, как известно, солдаты, покинувшие поле битвы, а затем взявшие себя в руки, мужественно возвращались в бой. Сможет ли она?
Самый безопасный выбор — держаться подальше. Жить как изгой, скрываясь в лесах, или вернуться в человеческий мир и прятать свою животную половину. Она справится. Уэллс поможет, даже отправит ее в далекую страну при необходимости. Она жила под прикрытием много лет. Ничего нового.
Или она может вернуться. Но это намного, намного страшнее. Физический риск — она может умереть, а что еще хуже Алек или Калум станут теми, кто убьет ее. Да, ужасный конец. Но смерть была не в новинку. Что по-настоящему напугало Вик, так это мысль о борьбе за жизнь — за любовь, — что она хотела. Обнажить душу для эмоциональной боли. Потому что, — она тяжело вздохнула, — эти двое могли причинить ей боль гораздо хуже смерти.
Если бы в том ресторане был кто-то кроме Калума и Алека, она убежала бы, когда Уэллс выставил ее предательницей? Конечно, нет.
Если бы ее любовники не отнеслись к ней так же, как к Видалю, она бы сдалась так легко? Или она велела бы Уэллсу уходить, а сама осталась, чтобы сразиться?
С кем-то другим она выбила бы всё дерьмо из них, если бы они судили ее, не дав возможности говорить. Неважно, насколько явными были доказательства. Но поскольку это были Алек и Калум, она сдалась, заставляя себя выглядеть еще более виноватой.
Почему?
Потому что она не верила, что заслуживает их любви. Или жизнь, которую они хотели дать ей. Ее глупое подсознание решило, что никто не может действительно любить ее настолько, чтобы выслушать и решить все проблемы. Ведь они должны знать, насколько она недостойна, насколько испорчена.