Посол молчит, смотрит на лица членов Совета и приглушенным, бесцветным голосом спрашивает:
— Вы рассчитываете, господин президент, что и на этот раз я буду убеждать свое правительство сохранять терпение и выдержку? Откуда я могу знать, что еще через шесть часов еще одна «мертвая линия» не обрушит на нашу страну новые ракеты мощностью в десятки мегатонн? Все должно иметь какие-то границы. Хотя бы границы здравого рассудка. Я не могу исключить того, что существуют и такие «мертвые линии», о которых вы вообще ничего не знаете. Например, такие, которые приходят в действие три дня спустя.
— Могу вас уверить, господин посол, — тихо говорит генерал Тамблсон, — что ничего подобного не существует.
— А вы абсолютно уверены, господин генерал, что ваши подчиненные не создали чего-то в этом роде без вашего ведома? Зачастую достаточно, как вы знаете, перебросить только один кабель. И потом, раз уж произошло столько случайностей, следует ждать, что будут и новые.
— Но, господин посол, — нервно вмешивается Рубин, — ведь Соединенные Штаты и Австралия не принадлежат к вашему лагерю, а тем не менее пострадали от взрыва. Если бы мы против вас что-нибудь замышляли, то не начали бы с бомбардировки собственной территории.
— Я думаю, — ледяным тоном отвечает посол, — что, прежде чем высказаться по этому вопросу, я должен связаться с Москвой. Извините, господин президент…
— Вы хотите покинуть заседание в такой ответственный момент? Я распоряжусь тотчас же соединить вас с Москвой посредством «горячей линии».
— Мне будет удобнее, — возражает посол, — разговаривать из своего посольства.
В дверях показалась секретарша Гаррисона.
— Москва вызывает господина посла.
Посол выходит в секретариат, вслед за этим направляется в туалет Натаниэл Рубин, который превосходно говорит по-русски и надеется, что сквозь какую-нибудь неплотно закрытую дверь услышит хоть обрывки разговора. Но он ошибается. Посол отвечает «да, да» и ограничивается коротенькими словечками. Конечно, разговор записывается, но у Рубина нет возможности прослушать запись тотчас же, не откладывая. Впрочем, разговор длится не больше полутора минут. Посол возвращается в Овальный зал с хмурым и напряженным лицом.
— Господин президент, — официальным тоном заявляет он, — мое правительство поручило мне передать вам следующие предложения. Казахстану нанесен значительный ущерб. В создавшемся положении Советское правительство вынуждено немедленно принять решения исторического значения. Есть две возможности. Первая из них: вы немедленно выступите с публичным заявлением о том, что правительство Соединенных Штатов готово в течение ближайших шести месяцев ликвидировать на основе взаимности все стратегические средства доставки ядерного оружия, кроме минимального количества, установленного обеими сторонами, а также уничтожить все нейтронные боеголовки, находящиеся в распоряжении всех стран — членов пакта. Само собой разумеется, что Советский Союз сделает то же самое при согласии на любые формы контроля. Одновременно правительство Соединенных Штатов до конца этого года произведет радикальное сокращение своих ядерных арсеналов также на основе взаимности. Разумеется, американская сторона компенсирует весь ущерб, который нанесен Советскому Союзу вашими действиями в течение сегодняшнего дня. Это первая возможность. Вторая состоит в том, что, если наши предложения будут отвергнуты, Советское правительство в течение ближайших минут предпримет такие меры оборонительного характера, какие сочтет необходимыми. Информирую также о том, что я получил указание покинуть Белый дом и не принимать дальнейшего участия в заседании Совета национальной безопасности.
— Это что, ультиматум? — восклицает государственный секретарь.
— Сейчас нет ни времени, ни повода заниматься дипломатическими тонкостями, господин государственный секретарь, — сухо отвечает посол, направляясь к выходу. — Надо полагать, мы посеяли уже достаточно фальшивых иллюзий.