- Одного видели? - спокойно спросил Откаленко.
- Сейчас поглядим. Та-ак… - Раскатов поводил пальцем по исписанному листу, читая про себя. - Вот. Один, один был. Да и кого же ему с собой брать для такого дела?
Виталий, дымя трубкой, задумчиво возразил:
- Смотря для какого дела.
- В общем, сами все тут поглядите, - захлопнул папку Раскатов. - Ежели мы чего упустили, подскажете. Чтоб и у нас, как говорится, душа была спокойна.
- Кто у вас это дело вёл? - спросил Откаленко.
- Вон сам он и вёл, - Раскатов кивнул в сторону сидевшего поодаль Томилина. - Со следователем прокуратуры, конечно. Ну и все помогали. Дело-то ответственное. Теперь насчёт людей, с кем в первую очередь вам надо потолковать, - продолжал между тем Раскатов, сняв очки и снова принимаясь шагать по кабинету. - Перво-наперво - это Ревенко Владимир Яковлевич, главный инженер там. Толковый человек, солидный. Потом со следователем прокуратуры Роговицыным Павлом Иосифовичем. Старый работник, зубы на этих делах съел. У него ивсе материалы на Лучинина. И жалобы народа, и сигналы все, и акт ревизии. Ну, теперь, понятно, ходу этому нет. Вот так. А Владимиру Яковлевичу я сейчас могу позвонить, пригласить. Как?
- Лучше мы к нему поедем, - ответил Виталий.
- Через час-другой, - добавил Игорь. - Сначала дело это посмотрим.
- Пожалуйста, - тоном радушного хозяина согласился Раскатов. - Как будет угодно. Сейчас мы вам кабинетик подберём.
Через несколько минут Виталий и Игорь оказались в небольшой, душноватой комнате, где, кроме старенького сейфа, стола, покрытого двумя листами зеленой бумаги, и стульев с протёртыми сиденьями, ничего не было. Окно они тут же распахнули, и на минуту оба задержались около него.
Со второго этажа была видна окраинная часть города: бесчисленные разноцветные крыши домов в блекло-зеленой пене деревьев напоминали старое лоскутное одеяло, кое-где расползавшееся пыльными улицами и дырами перекрёстков. В нескольких местах возвышались вполне современные, из стандартных блоков, четырех и пятиэтажные здания. По перемещавшимся то тут, то там клубам пыли можно было угадать редкие машины. Мало было и прохожих. Город томился от зноя. За последними домами сверкала, как мираж, широкая река. На противоположном её берегу белой сыпью по зеленому полю раскинулся палаточный городок, в центре его на высокой мачте трепетал красный флаг. Вдали темнел лес. «Ребят вывезли, - догадался Виталий. - Тот-то их на улицах не видно».
Друзья уселись к столу и принялись читать материалы из папки. Читали медленно, разбирая незнакомые почерки, которыми были написаны протоколы допросов. Их вёл не один Томилин. Но его допросы отличались полнотой и цепкостью.
Чем дальше они вчитывались в эти материалы, тем большее волнение охватывало Виталия. Живой Лучинин, такой, каким он его помнил, снова вставал перед его глазами, и все невероятнее казалась разыгравшаяся трагедия, с каждым новым документом все невероятнее, хотя каждый документ, казалось, должен был укреплять в мысли, что так именно все и произошло. «Я слишком пристрастен, - говорил себе Виталий. - Так нельзя. Ведь прошло десять лет. И Женька действительно мог стать в чем-то другим. Ведь это же все факты, ведь говорят люди, которые знали его не десять лет назад, а сейчас, среди которых он только что жил…» Но перед глазами продолжал стоять тот, прежний Женька, в потёртом пиджаке с комсомольским значком, азартный, искренний, с горячими чёрными глазами и руками, перепачканными чернилами. И душа Виталия разрывалась от сомнений и отчаяния.
Поймав осуждающий взгляд Игоря, он сжал зубами трубку и усилием воли заставил себя сосредоточиться, прогоняя воспоминания.
Свидетели в один голос утверждали, что Лучинин в последние дни был очень угнетён, говорили о постигших его неприятностях, о неблаговидных поступках. Но в чем именно обвиняли Лучинина, понять было трудно. Одни или два свидетеля намекали и на домашние его неприятности, но уж вовсе глухо. А допрашивавшие их работники милиции не углублялись в эти вопросы, видимо полагая, что сейчас это значения не имеет.