Виталий протянул через стол Роговицыну оба письма и умолк, нетерпеливо посасывая свою давно потухшую трубку.
Медленно, словно нехотя, надев очки, Роговицын прочитал одно письмо, затем второе и, потерев подбородок, заметил:
- М-да. Конечно, человеческие документы. Интересно, кто такую анонимку мог настрочить.
- Это мы, надеюсь, установим, - со скрытым торжеством ответил Виталий.
- Вот как? Ну и кто же автор, по-вашему?
- Это не по-нашему, Павел Иосифович, это, видимо, точно, - с преувеличенной вежливостью поправил его Виталий. - Её написал заводской шофёр Сергей Булавкин, который, кстати, сейчас исчез. Собрался что-то нам рассказать и вдруг исчез. Не исключено…
- Позвольте, позвольте, - Роговицын сделал нетерпеливое движение рукой. - То есть как это исчез?
- Так вот, взял и исчез. Не исключено, что его припугнули или он сам чего-то испугался. Вы смотрите. Сначала он написал угрожающее письмо Лучинину, потом неизвестно что совершил и, наконец, собрался прийти к нам, что-то рассказать, чего, как он выразился, «никто другой не расскажет», и вдруг исчез.
- Милиция начала розыск?
- Со вчерашнего дня.
- Ну и что выяснили?
- Пока сведения очень расплывчатые. Но, во всяком случае, это исчезновение тоже даёт основание сомневаться в самоубийстве Лучинина.
- Вы очень скоры на выводы, молодой человек, - с усмешкой покачал головой Роговицын. Он снял очки и снова откинулся на спинку кресла. - Очень скоры. Все, что связано с этим Булавкиным, ещё темно и не ясно. А вот преступление самого Лучинина - это факт, который ваши воспоминания детства зачеркнуть не могут. Акт составили серьёзные, квалифицированные люди. Ну, а что касается этой анонимки, - он потрогал письмо, лежавшее на столе, - то и мы получали письма о Лучинине, некоторые, кстати, тоже анонимные. О его грубости, несправедливости, махинациях. Вы их увидите там, в деле. Но основываться на них в своих выводах - это, знаете, наивно, это, я бы сказал, школярство. Так мы не поступаем. Запомните.
На этот раз Виталию не удалось выдержать тона, каким он начал разговор: ведь Роговицын отчитал его, как мальчишку, уже не скрывая насмешки.
- Но вы все ставите с ног на голову! - запальчиво воскликнул он. - У меня не только воспоминания детства! Вы прочтите ещё раз его письмо. Он остался таким же, каким был! А насчёт акта… Нельзя же так слепо верить бумаге!
- Эх, молодой человек, молодой человек, - покачал головой Роговицын. - Это я-то слепо верю бумаге? Да я ей перестал верить, когда вас ещё на свете не было. Верите вы. Это письмо… - теперь он дотронулся сухими пальцами до письма Лучинина. - Вы разве не знаете, что люди чаще всего говорят и пишут одно, а думают и поступают по-другому? Уж я повидал таких на своём веку. Вот сколько повидал, - он провёл рукой по горлу. - Даже среди своих коллег. Я вот следователем работаю без малого тридцать лет. Мои однокашники уже вон где, - Роговицын показал глазами на потолок. - А думаете я их глупее? Не-ет. И таких, как ваш Лучинин, я знаю. Поверьте мне, дутой величиной был. Так что не обманывайтесь. Я, знаете, и не таких, как Лучинии, сажал. В кабинет ко мне гоголем заходили, а потом я их водой отпаивал. Все было. И в Москве тоже работал, и тоже… отпаивал. Цирк был. Ей-богу, цирк!
Роговицын вдруг дребезжаще рассмеялся. Все его маленькое, сухонькое тело затряслось, морщины на лице ожили и все разом сместились, как в детском калейдоскопе, и перед Виталием возникло совсем другое лицо, оживлённое воспоминаниями и словно помолодевшее. Но тут Роговицын поспешно вытер большим пальцем проступившие в уголках глаз слезы и надел очки. В тот же миг лицо его неуловимо изменилось. Морщины вернулись на прежнее место, глаза уже сухо щурились за стёклами очков, и он сказал отрывисто и решительно:
- Словом, изучайте пока дело. А когда появятся у вас факты, тогда и будем решать. Факты, а не воспоминания и ощущения. Если бы я руководствовался воспоминаниями да ощущениями, то ой-ой-ой скольких бы уже посадил. Но, на их счастье, фактов у меня не было. Вот и у вас их нет. И не будет. Покончил с собой ваш Лучинин, попал в переплёт и покончил. И ничего удивительного тут нет. А то бы судили. И позора бы не обобрался. А он с самолюбием был, ого, с каким самолюбием. Видали мы таких!
- Вы не имеете права все это говорить! - зло воскликнул Виталий, словно выйдя из оцепенения. - Не имеете права! Вы даже не начинали следствия поэтому делу! Как же вы можете делать выводы?