Наконец Игорь нашёл то, что искал, и, пробежав глазами исписанную страницу, сказал:
- Вы говорили, Анна Николаевна, что видели Лучинина в тот самый вечер. И что шёл он не один.
Бурашникова скорбно кивнула головой.
- Видела, как же. Темно, правда, уже было.
- Как видели, близко?
- Ближе некуда. Мимо забора моего прошли.
- Кто же с ним был?
- Вот не знаю я того человека.
- А если увидите, то узнаете?
- Ой, милый, не скажу. Память у меня только нацифры и документы. Их, ночью разбуди, вспомню. А на личность, ну прямо, никуда. Ей-богу, никуда, - огорчённо повторила она и, словно желая утешить Игоря, добавила: - А насчёт того, точно вам говорю: никто больше взять их не мог. Я так вчера и Валентину Григорьевичу сказала, когда он меня конф… конф… как уж он объявил, не помню. В общем, секретно спрашивал, по душам. Вам одному и велел про то сказать.
- Это очень важно, Анна Николаевна, - кивнул Игорь.
Потом ушла и Бурашникова.
А вскоре на её месте уже сидел, перекинув ногу на ногу и упёршись острым локтерл в колено, худой, усатый Симаков. Поминутно сдувая пепел с сигареты на ковёр и от волнения не замечая этого, он говорил:
- Я, так-эдак, прямо скажу: уважения к нему нету.
Чуть раскосые глаза его в упор смотрели на Игоря, а брови, сходившиеся как бы под углом, придавали этому взгляду какое-то укоризненное выражение.
- …Я пока людям говорю: помогать, мол, надо, так-эдак, - продолжал Симаков. - Но сам все больше вижу: не тому помогаем. Носов во где у нас у всех, - Симаков похлопал себя по шее. - А он чего делает? Мы вот поглядим, поглядим да на партбюро его вытащим, так-эдак.
«Добрый мужик, - подумал вдруг Игорь, - И справедливый. И умница. И все это чувствуют. Потому, наверное, и любят. Но ещё и характер».
- С Носовым ясно, - сказал он. - А вот Анашин откуда взялся?
- Это человек незнакомый, - покачал головой Симаков. - Но уже себя нахалом показывает.
- Кто ж его на завод принял? Ведь судимость у него.
- Ну и что? - Симаков укоризненно взглянул из-под, треугольника бровей. - Вон у нас Валерка Гончаров. Тоже судимость есть. А как вкалывает? На красной доске висит, так-эдак. Никто ему старое и не поминает. И пусть кто попробует!
- Это все верно, - покачал головой Игорь. - Только вы меня не поняли. С судимостью ведь не очень охотно принимают. Нам же самим нажимать приходится. А туг - раз и готово. Почему?
- Э, милый. Всяко, так-эдак, бывает. Кто ж его знал, что он за человек?
- Может, кто и знал. Я вас попрошу, Иван Спиридонович, поинтересуйтесь, как Анашина приняли, у кого он был. А то мне это не с руки. Лишний разговор пойдёт.
- Можно, чего ж.
Они простились. Игорь проводил его вниз и спросил у дежурного:
- Томилии не звонил?
- Никак нет, товарищ капитан, - ответил тот, поднимаясь.
Игорь досадливо кивнул.
Он не мог подавить растущего беспокойства.
- Вас товарищ подполковник просил зайти, - добавил дежурный.
Игорь стал подниматься по лестнице.
С Раскатовым они пошли обедать.
- Заодно расскажешь, что там у вас на данный момент светит, - сказал тот по-хозяйски твёрдо. - И что ещё от нас требуется. Какая помощь.
Разговор продолжили уже в кабинете. Игорь, хмурясь, сообщил об исчезновении Лосева. Раскатов как-то по-особому взглянул на него и сказал:
- Плохо ты знаешь Томилина. И совсем не знаешь Углова. Положись как на себя. Они, брат, все сделают. Это же орлы, каких поискать. Понял?
Когда Игорь уже уходил, Раскатов, положив ему на плечо огромную свою руку и провожая до двери, задумчиво сказал:
- Дело Лучинина идёт вглубь и вширь. Хорошо копаете. И во всем я с тобой согласен. Так что давай, милый. Действуй, как решил.
А потом к Игорю пришла Лучинина, тихая, замкнутая, в строгом платье с узеньким белым воротничком вокруг тонкой шеи. Бледное, неподвижное лицо её было как мраморное. А высоко взбитые, очень светлые волосы казались совсем седыми.
- Извините, Ольга Андреевна, что пришлось вас потревожить, - сказал Игорь, чувствуя, как трудно становится говорить, даже дышать, глядя в эти потухшие, измученные глаза. - И ещё извините меня, что придётся касаться такой тяжёлой… таких тяжёлых воспоминаний.
- Пожалуйста, не извиняйтесь, - сухо ответила Лучинина, и её прозрачные, нервные пальцы в жгут свернули платочек, который она держала в руке.
- Так вот, - продолжал Игорь. - Я вам должен кое-что рассказать. И кое о чем спросить. Мой товарищ был у вас неделю назад, когда мы только приехали и ничего не знали. За эту неделю мы многое выяснили, - он помолчал, подыскивая слова, потом так же медленно продолжал, вертя в руке незажженную сигарету. - Я вам пока скажу только то, что можно сказать. Мы узнали, что в министерство, в редакцию газеты, в прокуратуру ещё до начала ревизии на заводе поступили анонимные письма с обвинениями в адрес Евгения Петровича. Мы уже почти убедились, что это клевета. И мы нашли их автора…