- И все-таки сажают преступников в тюрьму, и все-таки иногда их расстреливают! - воскликнул Виталий. - И пока другого выхода нет.
- Да. Но людям надо прививать мысль, что это крайняя, вынужденная мера. Что это результат не неизлечимой, а запущенной болезни. Вы понимаете? На каком-то, более раннем этапе её можно было излечить, и её нужно было излечить. Чтобы люди стали внимательны, чутки, чтобы готовы были помочь оступившемуся человеку. И чтобы не уповали на жестокость, не воспитывали её в себе. Гуманизм - вот что надо прививать людям. Причём не абстрактный, не пассивный, а активный, наступательный, боевой. В такой среде не возникнет преступник, не совершится преступление.
- Ну, тут я, пожалуй, согласен, - сказал Виталий.
- Красиво говорите, - усмехнулся Игорь. - И красивая у вас теория. Но если, допустим, убивают человека, хорошего, всеми уважаемого и любимого человека, - голос его неожиданно дрогнул, - тогда возмущённая человеческая совесть требует наказать убийцу, так наказать… - Игорь не мог сдержать гнева, - что бы действительно никому не было повадно. Вот чего требует человеческая совесть, человеческое горе, наконец!
Все трое на минуту умолкли и подумали о Лучинине, о его нелепой, трагической гибели и о тех, кто был тому причиной, с кем придётся всем им столкнуться уже завтра.
Забившись в угол дивана, задумчиво сосал свою потухшую трубку Виталий. Игорь, сидя за столом, медленными глотками отпивал ставший чёрным и уже давно остывший чай. А Кучанский расхаживал по комнате, сунув руки в карманы своих светлых, щегольских брюк. Он первым и нарушил молчание, задумчиво сказав:
- У некоторых народов есть древний и мудрый обычай. Если ссорятся два человека или две семьи, они обращаются к третьему, всеми уважаемому человеку и просят разрешить их спор. Они не доверяют своему разгорячённому чувству, вспыхнувшему гневу и обиде. Они ищут справедливый и беспристрастный ответ: кто виноват?
- Это мудро, - согласился Виталий.
Игорь молча пил свой чай.
- Нас не выбирали, - продолжал Кучанский, - но нас обязали тоже быть беспристрастными и справедливыми.
- А я вам уже говорил, - хмуро возразил Игорь. - Я не электронно-счётная машина. А ты, - он посмотрел на Виталия, - тем более. Так что мы возвращаемся к старому спору. Зачем это надо?
- Хорошо, - сказал Кучанский, расхаживая по комнате. - Не будем возвращаться, - он остановился перед Игорем. - Что Носов?
- Сегодня арестован, - ответил тот. - И не только за анонимные письма. Это прямой соучастник Анашина в нападении на Булавкина. Он подстрекатель, он же и угнал с завода машину. Ордер вы подписали ещё три дня назад, если помните.
- Сейчас я подписал бы его ещё уверенней, - ответил Кучанский. - Это необходимо и справедливо. А тогда мы все-таки поспешили. И вы правильно сделали, что не арестовали его тогда.
Виталий с симпатией посмотрел на Кучанского.
- Что собираетесь делать, завтра? - спросил Кучанский, снова принимаясь расхаживать по комнате.
Игорь отодвинул от себя пустой стакан.
- Я уже сказал, - ответил он. - Новое опознание Анашина. Затем допрос главаря, Ревенко, по новым данным, насчёт Булавкина. И допрос Носова, тоже об этом. Не хотите участвовать?
- Хочу, Особенно в допросе Ревенко. Я с вами согласен, тут без него не обошлось. А вести допрос придётся кому-нибудь из вас. Савельев перегружен.
Утром, за завтраком, и даже ещё раньше, когда делали зарядку, друзья обсуждали, кому из них следует допрашивать Ревенко.
- Ты испортил с ним отношения, - сказал Виталий. - Никакого контакта не получится, и признаний не добьёшься. Давай допрошу я.
- Но зато я с ним знаком, - с сомнением покачал головой Игорь. - Я знаю его повадки. Это тоже не последнее дело. Эх, черт возьми! - досадливо прибавил он. - Добрые люди по субботам в баню ходят, а мы…
- А мы уж в Москве отмоемся, - с усмешкой ответил Виталий. - Жалко только, костюм я испортил.
- Молчал бы, - вздохнул Игорь. - Тебя хоть собаки не рвали.
В конце концов, уже подходя, к горотделу, решили, что допрос Ревенко всё-таки проведёт Игорь.
В Чудиловку была немедленно отправлена машина за Ларой Кожевой.