— Да вернее меня ты на всём свете не сыщешь! — с горячностью воскликнул парень. — Я, дядя Миша, добро знаешь как помню! А ты меня из такой беды выручаешь!
— Это ты сейчас так говоришь. А вот если тебе побольше денег предложат?
— Я верность деньгами не мерю, дядя Миша.
— Правильно. Для этого одних денег мало. Любви от тебя не дождёшься. Ты и мать-то родную не любишь.
— Ну-ну!..
— Не нукай! Знаю. Я с вами не первый год в одном доме живу. И знаю, что любить-то мать тебе, вообще говоря, не за что. Хорошие матери в детдом родных детей не сдают, чего уж там говорить. А твоя вон — пожалуйста. Ну да это я к слову. Значит, на любовь твою рассчитывать не приходится.
— Вы не девка.
— Это уж точно. Что же остаётся кроме денег? Остаётся, Николай, ещё страх. Обманешь — пойдёшь в тюрьму. Это тоже элементарно.
— Это для меня страшнее всего, дядя Миша. Да и для всякого, я думаю, а?
— Чего уж хуже, — слегка нахмурился Михаил Прокофьевич.
— Я вот в одном северном городе работал. Электриком. На автобазе.
— Это как же тебя туда занесло, на Север?
— Очень даже просто занесло. Не люблю на одном месте сидеть. Как в армии отслужил… Эх, хорошее время было! Считай, дядя Миша, самое лучшее в моей жизни. Дружное, весёлое, умное время. Да… Ну а как отслужил, то уж дома не задерживался. Вещей у меня всего полчемодана. Всё при мне. Ту-ту, мать честная! И непременно по железной дороге. Чтоб из окна всю землю видеть. И ведь никогда ничего одинакового не увидишь. Всё разное — и леса, и поля, и реки. И такая иной раз красотища за окном вдруг выглянет, аж плакать охота, ей-богу! Так бы и выскочил! А один раз так и выскочил. Прямо на полустанке одном. Потеха! Мне тётка-проводница кричит: «Ты куда, ненормальный?! Тебе ещё полтыщи километров ехать!» А я с поезда айда, как заяц. И прямо в лес. На другой день через поле в посёлок пришёл. Полгода там электриком в совхозе трубил. Все леса вокруг обошёл, все озёра обплавал. Хорошо мне там было, вольно, красиво.
— Что ж не остался?
— А хватит! Дальше потянуло. В другие места. На пустыню охота была поглядеть, на верблюда.
— И уехал?
— Ага! В Бухару. А оттуда в Навои. Вот чудо, дядя Миша: город в пустыне! Красивый, белый. Новый совсем. Стоит, как этот… Ну как это?.. Чего там в пустыне бывает?
— Мираж?
— Во-во! Мираж. Ну сказка! Встанешь и замрёшь. Вот так. Тоже пожил там немало. Месяца четыре.
— И опять в дорогу?
— Ага.
— И за всё время ты и стула себе не купил?
— А на кой он мне? В общежитие, что ли, со своим стулом переться?
— Так всё и пропивал, что зарабатывал?
— Зачем пропивать? То девкам на подарки, то кореши займут без отдачи. Ну там матери чего пошлёшь. Куда денешься?
— Ну-ну, и куда тебя дальше из пустыни понесло?
— А дальше вот как раз в тот город. На Север. Первый раз я там тундру увидел. Во, дядя Миша, красота где! Летом, конечно. Ну поглядишь — и душа поёт! Форменно петь начинаешь. Мне один так сказал: «Ежели жить вдруг не захочется, то на тундру в цвету посмотри». — Парень вздохнул и, глядя в окно, глухо закончил: — Ладно, дядя Миша, говори, чего от меня требуется. Не обману я тебя.
— Чего требуется? — переспросил Михаил Прокофьевич и мизинцем аккуратно расправил усики, трубочкой вытянув при этом пухлые губы. — Вроде и немного. Всего лишь съездить в Москву, отвезти груз одному человеку. В целости и сохранности, конечно. А обратно привезти портфель. Запертый. Вот и всё. Элементарно?
— А что за груз?
— Не твоё дело. Груз как груз. Не бойся, не взорвётся. И вообще ничего запрещённого. Словом, продукция.
— А в портфеле чего? Небось тысячи, дядя Миша, а? — засмеялся парень. — Много тысяч.
— Тоже не твоё дело, — отрезал Михаил Прокофьевич.
— Ну а как сбегу с ними?
— Не сбежишь. Я ведь забыл сказать. Кроме денег и страха, есть и ещё один крючок, за который тебя держать можно. Не догадываешься какой?
— Ты, дядя Миша, придумаешь! Ну, что за крючок?
Михаил Прокофьевич хитро прищурился. Чёрные его глазки почти исчезли за пухлыми веками.
— Есть одна девчоночка в нашем с тобой доме. Этажом тебя ниже. Беленькая такая.
— Валя, что ли? — деланно беспечным тоном спросил парень. — Тоже мне крючок!
— Вот и я бы тебе не посоветовал на такой крючок попадаться. Но что с тобой, дурачком, сделаешь!
— А чем, по-вашему, Валя плоха?
— Это ты у людей спроси.
— Что у меня, своих глаз нет?
— Свои глаза видят только чего им хочется.
— Ну а чего ваши видят?