Но во второй половине девятнадцатого века жить им становилось труднее и труднее. Все, что они вырезали из дерева или плели, изготавливалось теперь надомниками, а то и вовсе машинами. Сеть дорог постоянно расширялась, и то, что раньше они носили продавать по домам, теперь можно было купить на рынках, которых делалось все больше, а цены были там куда ниже. Но особенно изменился лес. Прусские лесничие создали сеть просек и тропинок, и можно было предвидеть, что скоро во всем огромном лесном пространстве не останется закоулка, который не был бы тщательно измерен и разбит на квадраты. Прусская ель распространялась, безрадостные эти посадки начали затемнять горные хребты, и между посаженными по ранжиру еловыми стволами не рождалось уже больше ни растений, ни зверья. Зато сеть слежки, которую создала прусская полиция, стала еще гуще. Клан Фетцеров должен был иметь теперь все больше свидетельств, разрешений, бумаг, которые сами они не могли прочесть.
Бродячая их жизнь существенно осложнилась, хотя дороги стали куда лучше, и все чаще они долго раздумывали, прежде чем тронуться в путь. Они разделились, пытались перебиваться мелкими группами и даже в одиночку. Враждебность окружающих лесов нарастала. Они все больше превращались в огромные скопища сырой древесины. Лес уже не кормил их, не обогревал. Питание и тепло надо было приносить с собой, и они высоко ценились, когда приходилось брести в темноте под моросящим дождем, в тумане, в час алого зимнего заката, в метель, навстречу ветру, гуляющему среди елей. Да еще нужно было прислушиваться в темноте к шагам человека, бредущего тебе навстречу, — человека, затерянного в этих бесконечно пустынных местах, но с ним вместе близился и страх, а кусок хлеба в кармане и худое пальтишко становились большой ценностью. Они по-прежнему помнили все свои убежища, но было удачей, если они находили полуразвалившуюся хижину, в которой можно было лежать, прислушиваясь к шуму дождя в ночной тиши. Найти спутника — была большая удача, а когда перед ними вдруг возникали из темноты огни деревни, когда они брели мимо освещенного окна, они все больше чувствовали, как накапливалась в них усталость. Совершенно измученные, собрались они однажды в долине за деревней. Торопливо, до того, как появятся лесничие, они сколачивали хибарки. Отныне они хотели иметь на это место неотъемлемое право. Теперь они тоже стали жителями лесных выселок.
В восемьдесят седьмом году началось строительство железной дороги. Каждый человек был на счету, и Фетцер сразу поняла, что это их единственный шанс вырваться из леса. Зима послужила ей серьезным уроком. Переговоры со строительными инженерами уже тогда вела она. Мужчины будут работать лишь в том случае, если им всем разрешат разместиться в заброшенной старой пивоварне на склоне горы, чуть выше деревни. Строители этого добились. Железная дорога имела большое стратегическое значение. Фетцер делала каждое утро обход и выгоняла на работу каждого, кого еще заставала на соломенном матраце. Все помещения пивоварни они разделили деревянными перегородками. И в этих закутах жили, словно скот. Невыносимый шум вечно стоял во всех помещениях.
В той же пивоварне разместили еще и поляков, которых также наняли на строительство дороги. Сразу же началась поножовщина. Тогда Фетцер устроила первую свадьбу поляка с девушкой их клана. И стала систематически сводничать. Поножовщина прекратилась, зато распространилась религия. Поляки были католиками, как и местные крестьяне. Всех выходивших замуж девушек надо было сначала окрестить. Так верующие получили подкрепление с лесных выселок.
Мужчины их клана не понимали, что нужно работать даже тогда, когда вечером оставалось достаточно еды на следующий день. Теснота в пивоварне, шум, вечно стоящий над перегородками, монотонный характер труда, одни и те же дороги — все это их душило, было противно их натуре. Все больше людей хотели вернуться в лес. Фетцер агитировала против этого. Используя женщин. В теплом, сухом жилье женщины растили детей, которые в лесу не протянули бы и двух-трех дней. Фетцер была убеждена, что поступила правильно, вытащив своих сородичей из лесу. Но она не могла радоваться при виде мужчин, что устало сидели после двенадцати-, а то и четырнадцатичасового рабочего дня, уставившись в одну точку, она знала, о чем они в эти минуты думают, и еще она знала, что их мечту словами не одолеть. Она покупала шнапс, вернее, сивуху — первое средство против тоски. Небольшое тупое опьянение, заплетающийся язык, и вот они уже храпят. Она повела с общиной переговоры по поводу земли, и постепенно вокруг пивоварни выросли первые домишки.