— Если хочешь, я помогу тебе по математике, — предложила Гизела. — Сейчас, когда уже близок конец, ты же не бросишь все.
Ей стоило больших усилий сказать ему это.
И еще в одной женщине Георг пробудил участие: в фройляйн Вайхман. При переводе в следующий класс их стало значительно меньше, при следующем переводе еще меньше, так что преподавать у них теперь было куда приятнее, тем более что крикунов удалили и Георг Хаупт оказался в некоторой изоляции. Фройляйн Вайхман заинтересовалась им, когда Хаупт в учительской попросил с пониманием отнестись к состоянию брата. До сих пор она отождествляла взгляды Георга со скандальными коммунистическими взглядами брата. Теперь она разузнала о нем подробнее и открыла для себя прошлое Георга.
— Но ведь я ничего этого не знала, — сказала она. — Почему ты никогда мне об этом не рассказывал?
Она отвела его в сторону на школьном дворе.
— Мы не позволим сбить себя с толку, — сказала она и с тех пор относилась к нему так дружелюбно, что класс, сильно смущая тем Георга, начал уже ухмыляться.
Мундт тоже заговорил с ним как-то на улице.
— Еще придут другие времена, — сказал он. — И тогда мы увидим, что стыдиться нам нечего.
Даже доктор Вайден похлопал его по плечу, когда однажды Георгу пришлось обратиться к нему по поводу ангины.
— Выше голову. Ты ведь выдерживал и не такое.
Давно уже никто не бросал на него косых взглядов и не отпускал язвительных замечаний, когда Георг появлялся в деревне. Он снова был сыном заместителя директора Хаупта, все больше людей обращалось к нему на «вы», а то, что когда-то случилось, считали глупой проделкой мальчишек, да и было это давным-давно.
В школе он снова работал вместе со всем классом и время от времени даже проявлял свои способности. Однажды, будучи уверен в себе, он предложил Гизеле как-нибудь сходить на танцы.
Она подняла на него глаза.
— Я не верю тебе, Георг, — сказала она. — Для танцев придется тебе поискать кого-нибудь другого.
Он рассмеялся. А в следующую субботу снова одолжил велосипед и отправился к матери. Вернулся он притихшим и замкнутым. А спустя некоторое время пошел погулять с Гизелой. Свернув на узкую, заросшую лесную тропинку, они взялись за руки.
Когда Георг уехал, Пельц начал собирать вещи. Но Шарлотта снова вынула их из чемодана и повесила в шкаф.
— Чепуха все это, — сказала она. — И хватит.
Но голос у нее при этом дрожал.
Когда фройляйн Вайхман однажды снова стала говорить с Георгом о «порядочных немцах», намекать на преследования, которым они ныне подвергаются, на их страдания в этом подлом мире, Георг неожиданно спросил:
— А кого, собственно, вы имеете в виду?
— Тебе лучше знать, — ответила фройляйн Вайхман.
— Думаю, что я теперь имею в виду не тех, кого вы, — отрезал Георг. — Так называемые «порядочные немцы» сидят у меня уже в печенках.
Фройляйн Вайхман окаменела. И, схватив свою сумку, выскочила из комнаты.
Теперь Гизела заходила к Георгу домой. Уроки они, как правило, делали вместе. Гизела была высокой худенькой белокурой девушкой, не очень разговорчивой. Они осторожно нащупывали пути друг к другу, но между ними сохранялось еще и непонимание.
— Слушай, что это ты сделал с фройляйн Вайхман? — спросил как-то Хаупт, — И расскажи, что было в Вельшбиллиге?
— Я ждал, что ты спросишь меня об этом, — ответил Георг. — Ты все время подглядываешь за мной. Ты следишь с самого начала. Мне нельзя шагу шагнуть, чтобы ты не шпионил за мной. Но больше всего меня бесит, что ты притворяешься, будто я могу делать все, что хочу.
Впрочем, настроение у Георга все время менялось. Периоды спокойной уверенности в себе уступали место периодам лихорадочной возбужденности. Гизела так и не перестала его бояться. В его характере были бездны, тьма которых оставалась ей недоступной, для многого из того, что он говорил, он был еще слишком молод. Порой его переполняла холодная, пронизанная иронией враждебность ко всему окружающему, ее сменяла нервозность, выбивавшая у него почву из-под ног. По большей части Гизела молча слушала его, давала ему перебеситься, но не из робости, а из душевной стойкости.
— Хорошо, что мне осталось меньше года до аттестата, — заметил Георг, когда брат рассказал ему, что Мундт надеется вернуться к преподавательской деятельности.
— Они все снова выползают из нор, — сказал Вернер.
И вдруг Георг задал Хаупту вопрос, который словно током его ударил.
— Интересно, какое было у тебя лицо, когда ты увидел мать?
— Довольно, надо полагать, глупое, — ответил Хаупт. — Она чуть не умерла со смеху.