Через несколько дней объявился Мундт.
Дети внезапно кинулись врассыпную. На месте остались только Флориан и Освальд. Виновник переполоха явно находился где-то за его спиной. Хаупт обернулся.
К ним приближался полноватый мужчина под шестьдесят, спортивного типа — загоревшая лысина, сорочка с короткими рукавами расстегнута, и видны седые волосы на груди, а выступающие худые ягодицы обтянуты брюками цвета хаки до колен, голые ноги, кривые и жилистые, выдающие опытного туриста, на ногах — сандалии.
Мундт улыбался. Должно быть, эффект, вызванный его появлением, ему польстил. Он благодушно потрепал Флориана по руке, потом по плечу, погладил Освальда по торчащим в разные стороны волосам.
— Ну и времена, Хаупт. Кто только сейчас не раскрывает рта, кто только не выражает своего мнения! Поразительно.
Мундт между тем уже не просто ласково поглаживал, по сладострастно пощипывал мальчишек. Освальд стоял словно окаменев. Флориан и Хаупт обменялись взглядом. Хаупт решительно высвободил мальчишек из загорелых, цепких рук Мундт а.
— Давайте-ка быстро отсюда.
Мундт по-прежнему улыбался.
— В нынешних временах есть и кое-что хорошее, — сказал Хаупт, судорожно втянув в себя воздух. — Вас по крайней мере вывели из игры.
— Вообще-то вы всегда были посредственным учеником, Хаупт, — сказал Мундт ласково. — Вечно все понаслышке, и никакой основательности в знаниях.
Мундт все еще улыбался. Но уголки глаз у него слегка подрагивали, будто что-то его задело.
— Я постараюсь, чтобы вас не восстановили в должности, — сказал Хаупт.
— Но лично с вами у меня никогда не было конфликтов.
— Здесь вам больше зацепиться не удастся, Мундт.
— Смотрите не промахнитесь! Вам этого долго не выдержать. Я-то вас знаю.
Хаупт повернулся и пошел прочь. Ноги плохо держали его, ему казалось, что земля под ним ходуном ходит. Его вдруг начало мутить.
— Я почти уверена, что он был тайным агентом гестапо, — сказала Леа Грунд. — Но доказать это будет трудно. Возможно, он и в партии-то не состоял. Да и вообще, все полицейские архивы, начиная с тридцать пятого года, исчезли. Сейчас главное — нам занять места этих людей. А Мундт вылетел из игры. Теперь его никто не будет бояться.
В тот вечер, когда Хаупт вытащил Георга из рощи, тот рассказал, как однажды вечером избил Пельца. Он тогда поздно вернулся домой, в музыкальном салоне кто-то играл на рояле, и он вошел туда. Он назвал мать потаскухой.
А еще он рассказал о Бернхарде, убитом тогда в роще.
— Мать запретила ему идти в вервольфы. Он тайком убегал из дому, а после окончания учений мы еще и издевались над ним: иди-ка домой к мамочке, пусть она тебя как следует вздует. Он был самый маленький из нас. И никогда по-настоящему не смеялся. А все время точно присматривался. Он много читал. Одно-единственное кровавое пятнышко было у него на груди. И лицо такое же, как обычно. Все в веснушках и спокойное.
Хаупт дал согласие работать в школе учителем.
Леа Грунд, естественно, сочла это своей заслугой. Уверенность ее в себе была неколебима, и основывалась она не в последнюю очередь на том, что Леа приходилась племянницей, а также, как подчеркивала она сама, была ученицей того самого знаменитого патера Файта, который, хотя и был весьма спорной фигурой в глазах как светских, так и церковных властей, пользовался до сих пор в деревне уважением и доброй памятью. Это на его могиле стали пышно разрастаться цветы в тридцать третьем году.
Якобу Файту было уже восемьдесят, когда Леа приехала в деревню, чтобы помочь в уходе за старцем, ведь его экономка состарилась вместе с ним. Это было в тысяча девятисотом году, через пять лет Якоб Файт умер, а она скоро вышла замуж за Юлиуса Грунда, тогда ей исполнилось двадцать.
Она была робкой, запуганной девчонкой. Чуть ли не силой сунули ее в поезд, и она проревела всю дорогу, показавшуюся ей бесконечной. К тоске по родному дому примешивался еще и страх перед дядюшкой, сильно смахивавшим с первого взгляда на большого и старого зверя. Уже тогда вокруг имени его ходили легенды, и это вселяло в ее детскую душу смятение и ужас.
Было не так уж трудно прочесть у нее на лице, как она несчастна, и потому Якоб Файт сказал:
— Сначала хорошенько выспись, а потом скажешь мне, что ты решила. Если хочешь вернуться, я скажу, что священнику не подобает держать такую красивую девушку у себя в доме. Мне нужна дурнушка.