Оборачиваясь, Федька не всегда могла разглядеть преследователей, но присутствие их угадывала, ощущала спиной. Она присматривалась к закоулкам всё лихорадочней: всякий выступ стены подавал надежду; расщелина, подгнивший низ забора возбуждали беспокойное воображение. Она останавливалась, теряя время, и должна была затем торопиться, чтобы наверстать проигранное преследователям расстояние. Бежать, подталкивал её больной стук сердца, бежать. Вот мелькнёт она на свету, обнаружив себя топотом ног, — и тотчас за угол.
У слегка отставленных от улицы ворот она приметила широкую лавку и приостановилась, испытывая её мыслью. Для чего она тут, лавка?
Вслед за тем Федька оказалась на земле, вытащила из-под бока что-то острое и закатилась под лавку вплотную к забору, где тоже хватало камней и мусора. И когда улеглась, сообразила убрать ладони, чтобы не белели. Нужно было и лицо отвернуть, натянуть шапку на ухо.
Осторожная возня её завершилась прежде, чем захрустел песок и стали внятны шаги. Преследователи приближались молча и молча же, не объясняясь между собой, как усталые или раздражённые друг на друга люди, остановились. Рядом с лавкой хлопнулся оземь мешок. Федька скосила глаза: сапоги... и маленький сапожок, вроде женского, другая нога, босая, на весу — Шафран. Ему помогли сесть. Ноги в сапогах загородили свет, тот ночной сумрак, которого оставалось всё ж таки слишком много.
— Жжёт, как жжёт, — застонал Шафран.
— Тише ты!
Не слишком бережно обращались друзья со столоначальником. Но опухшую щиколотку смотреть стали, человек опустился на колени, почти заглядывая под лавку, где обмерла без дыхания Федька, и ощупал ногу.
— Дёрнуть?
— Я тебе дёрну! — взвился Шафран.
— Хромай так, — равнодушно согласился человек на коленях.
Обидеться Шафран не посмел, зато застонал в отместку, не сдерживаясь. Спутники терпели. Потом, как будто желая ему досадить, кто-то сказал злорадно:
— А ну к чёрту! Будем мы твоего Федьку искать! Пропади он пропадом!
— Эва! Теперь ищи! — заметил другой густым голосом, в котором почудилось, несмотря на общий смысл разговора, нечто добродушное. — Сам лови. — Сплюнул.
— В съезжей избе у себя! — приглушённо хохотнул первый, — растянешь между столами перевесную сеть, что твой селезень запутается.
Они готовы были разругаться, но никто не продолжал разговора, и ссоры не последовало. Сопение, вздохи. Кто-то основательно высморкался и вытер пальцы о край доски у Федьки под носом. Взбитая сапогами пыль нестерпимо зудела в ноздрях, неловко подвёрнутая рука затекла, сердце громко стучало.
— Стой, мужики! — быстрый шёпот. — Тихо.
Федька замерла. Мучительно содрогаясь, зажмурилась, стиснула веки и сморщилась, чтобы не чихнуть.
— Мужики... а ведь это стрельцы идут.
В тишине различались голоса, не сдержанный ропот многолюдья. Шафрановы сообщники не долго прислушивались — тихое замечание, которого не разобрала даже Федька, — враз поднялись, вскинули мешок, подхватили несчастье своё, Шафрана, и поволокли.
Федька сдавленно чихнула. Выбралась из-под лавки — никого.
Пришло ей тотчас в голову, что, если быстро перехватить стрельцов, можно взять Шафрана с поличным. Не отвертится. Вряд ли в мешке купленные на базаре сласти.
Федька принялась бешено отряхиваться, колотить о воротную верею шапку. Стрельцы между тем подходили ближе, разноголосица их слышалась всего за два или три двора. Федька побежала, заскочила в тупик — обратно, и пока она бегала, останавливаясь, чтобы определить направление, всё это многолюдье — где-то тут, за заборами! — неспешно себе удалялось, шум заметно слабел. Она пустилась в тёмный, страшноватый проход, пробираться в котором можно было разве что шагом, запинаясь, ощупывая по бокам брёвна, неведомо каким образом выбралась всё-таки на большую улицу... Стрельцы пропали все до последнего.
Трудно было сообразить, куда они делись. Федька озиралась, пытаясь на худой конец уразуметь, где очутилась. Ей повезло: узнала бледные очертания городской башни над крышами, высокий шатёр.