Да, есть чем вспомнить «Дружбу»…
Инструктаж закончился, и матросы разом завозились в рундуках — со стуком обували сапоги, натаскивали на себя рыбацкие свитера, какие-то мгновения маяча коричневыми распятиями. Почти все подпоясывались широкими ремнями, как штангисты: такой ремень здорово помогает, когда берешь мешок «на пупок».
Витос уже застегивал ватник, когда к нему подошел отец:
— Витя, ты где работать будешь?
— В пятом трюме, — буркнул Витос, не отрывая взгляда от нижней пуговицы, никак не пролезающей в тесную петлю.
— А ну-ка дай гляну, — отец взялся за подол его ватника, — что за ремешок у тебя.
— Да брось! — вырвался тот, стрельнув исподлобья вокруг — не смеются ли над отцовской опекой. Но каждый был занят собой, и тогда Витос взглянул на отца.
«Сынок, сынок, зря ты так со мной», — говорили глаза его, грустные, совсем уже немолодые, оказывается. Шевельнулось что-то в груди Витоса, разжалась вроде какая-то пружина.
— Да вот какой, — он задрал ватник и показал школьный ремешок, — обыкновенный.
— Махнем? — и отцовы глаза вмиг зажглись лукавинкой. — Не глядя, как на фронте говорят.
Витос покосился на флотский ремень, ладно перетянувший фуфайку отца, согласно кивнул. Обменялись.
— А ты где будешь? — уже дружелюбно спросил Витос, глядя с невольной улыбкой на отца.
— Я тоже на пятом, — и Апрелев-старший подмигнул младшему. — Встретимся на баррикадах.
Через десять минут один из них уже сидел за рычагами лебедок, а другой таскал в трюме мешки на строп-сетку, таскал неумело, держа мешок у колен, невольно семеня за ним и спотыкаясь. Ничего-ничего, научишься, наука нехитрая, мысленно подбадривал сына Александр Кириллович. И представлял, как разохалась бы мать Витоса, окажись она сейчас здесь: «Мальчику трудно, мальчик надрывается, мальчик, мальчик…» Для матери, это понятно, он и в тридцать будет мальчик, но до чего все же нужно быть эгоистом, чтобы написать такое…
Десять лет назад, когда у Александра Кирилловича, уже во Владивостоке, родился второй сын, Сергей, у них с Тамарой не было ни кола ни двора. Жили в разных общежитиях и два месяца бродили по городу, по адресам из справочного бюро. Так называемым малосемейным — пожалуйста, даже на выбор квартиры — в разных районах столицы Приморья. Ну а с намеком на прирост в семье, да когда «намеку» восьмой месяц, к частникам на выстрел не подходи. И не то чтобы беспокойство от младенца, нет, хозяев квартир, времянок и дач волновало, как он узнал потом, совсем другое — они опасались за свою недвижимость: ну как заживутся квартиранты, пропишутся, не выгонишь потом с дитем, закон будет на их стороне и оттяпают твою кровную времянку или другую квадратуру, нажитую горбом, а ты ж не верблюд, горб у тебя один, так что извините, поищите в другом месте, а мы сдаем студентам.
— Вир-р-ра! — рявкнули в трюме. И Александр Кириллович, очнувшись, плавно поднял строп — полсотни мешков, из которых десять погрузил сын. Аккуратно вывел из трюма и, поставив рычаги враздрай, на полной скорости повел к борту «Посейдона». Подхваченный напарником, строп с мешками поплыл над бортом транспорта, нырнул в трюм, а через минуту пустая сетка, застропленная за обе гаши, уже возвращалась на «Удачу» за новой порцией. Шевелись, грузчики!
Да, так и не удалось тогда найти крышу молодоженам. Тамару увезли в роддом прямо из общежития. Ну а что оставалось делать ему, без пяти минут отцу Сережки? Парни посоветовали идти работать в домоуправление. И он пошел, устроился слесарем-сантехником, на восемьдесят три рубля, зато с квартирой, служебной однокомнатной квартирой в цоколе пятиэтажного дома.
Интересно, оказывается, взглянуть на город даже с этого ракурса — с семиметровой глубины канализационного колодца. Город видится оттуда не джинном с каменным сердцем, а живым и теплым, несмышленым человеческим дитятей, наложившим, извините, в штанишки и напрудившим в постель. И ты, как бабушка, ворчишь на него и по-быстрому делаешь свое дело.
А Витос-то, Витос, ну, молодец! Витос обнял мешок, который лежал повыше, и лихо, совсем по-грузчицки, бросил на плечо и понес на строп, перебив тем самым урбанистические мысли Апрелева-старшего. «Правильно, мой мальчик, — шепчет отец, — ты у меня умница; тот мешок, что под ногами, выше пупка и не надо дергать, а этот — точно — на плечо в самый раз. Никак, сынище, у тебя талант докерский прорезается. Ну, что ж, талант в любом деле — талант. Действуй, сын! Учебники подождут, да потом тебе и легче с ними управляться будет, увидишь сам. Сейчас они тебе обрыдли, а через годок-другой в охотку пойдут».