запальчивой тирады силы, очевидно, оставили ее и, почти неслышно сказав: — А я, а я очень люблю его, — опа села на табуретку из неоструганного дерева и расплакалась.
«Параличи, выстрелы, крики, стареющие львицы, обидчивый Марио, слезы его возлюбленной! Пожалуй, нужна передышка», — с раздражением подумала Элеонора, а вслух сказала:
— Я пойду поброжу по городу, а вы успокойтесь. Вернусь — поговорим. Только прошу, ничего не скрывайте, ничего. Это прежде всего в ваших интересах: я имею в виду и вас, и вашего обидчпвого Марио. Я тоже обидчива, но… Главное в жизни — не лгать, а заврешься, пиши — пропало.
Лиззи подняла полные слез глаза и, доверчиво глядя на миссис Уайтлоу, прошептала:
— Так же всегда говорил и-мистер Дэвид. Он еще говорил: «Самыми страшными злодеями всегда выглядят честные люди, потому что они никогда не лгут. Для среднего же человека, — говорил он, — не погрязший во лжи ближний — зрелище анормальное, непонятное. А все непонятное — страшно». Так говорил мистер Лоу. И смеялся…
Элеонора посмотрела на свои туфли — предмет ее гордости уже более года, на чулки — чуть более темные, чем следовало бы, и, пеудовлетворенная результатами осмотра, направилась к дверям.
— Надеюсь, собачки не спущены?
— Если бы собачки были спущены, от мистера Харта не осталось бы даже платка.
— Почему только от Харта, а от Джоунса? — поинтересовалась Элеонора.
— На Джоунса даже собаки не польстились бы, — Лиззи уже пришла в себя, хотя слезы еще текли из озорных глаз.
Говоря «поброжу по городу», миссис Уайтлоу подразумевала неспешную поездку на своей «хонде» — несколько кургузой, по выносливой машинке, к которой она, что, в общем, типично для жителя большого современного города, относилась как к живому существу. Она, будто на собственном теле, болезненно переносила каждую царапину, появлявшуюся на блестящем серебристом покрытии автомобиля. А уж если, не дай бог, обнаруживала вмятинку, которой, при ее-то водительской осторожности, неоткуда было и взяться, страданий хватало не на один день.
Солнце пекло нещадно. Улицы Роктауна были пустынны, жалюзи на окнах многочисленных контор в центре городка
спущены, и лишь из глубины полутемных баров иногда доносилась тихая музыка или легкий перезвон бокалов. От ярко-желтой, с зеленой вывеской, чистенькой бензоколонки пахло бензином. Элеонора с детства полюбила этот запах, ни на что не похожий, волновавший возможностями поездки в далекие, неизведанные места, в которых живут незнакомые и наверняка счастливые люди. Потом, когда Элеонора стала старше, она поняла, что бензин, залитый в бак автомобиля, действительно может перенести в неизвестный город или даже в соседнюю страну, но найти там счастливых людей не проще, чем на соседней улице или даже в соседнем доме твоего родного города.
Все маленькие сонные городки похожи друг на друга, особенно в такую жару. Люди еще вносят некоторое разнообразие, когда, лениво передвигая ватные ноги, появляются на улице, а если их нет, то, кажется, одной рукой по единому проекту построены бесчисленные, похожие как близнецы городские центры с устремленными от них прямыми улицами. Они лежат в тысячах миль один от другого, но ни расстояния, ни изменения климата, ни бесплодные усилия энергичных индивидуумов не вносят в их облик ни малейшего разнообразия. Аккуратные садики, со вкусом выкрашенные дома, обилие цветов и сплошные седые головы — в окнах, в автомобилях, в барах — головы, которые неподвижны, и никогда точно нельзя сказать, увидишь ли ты этого человека завтра. Если бы сейчас чья-то огромная рука сняла крыши уютных коттеджей или архитектурно совершенных бунгало, то в них, как личинки в муравейнике, забившиеся по прохладным углам, стали бы видны темные фигурки, спасающиеся от дневной жары. Они все сделали в своей жизни, заработали все деньги, которые только могли заработать, и сейчас, сидя в своих маленьких крепостях, думают о том, что жизнь скоротечна, дети неблагодарны, а любовь преходяща и вообще нет ничего, стоящего бесконечных мук бцтвы за успех. С возрастом им не открылась какая-либо особая мудрость. Нет. С возрастом они смогли лишь увериться, что отмеренный им срок стал меньше, а утешало только то, что неизвестно точно, сколько именно от этого срока осталось.
Элеонора припарковала машину близ небольшого кафе. На противоположной стороне улицы она увидела вывеску местной полиции — вотчины Харта. Это было деревянное строение в стиле фахверк, казалось бы, перенесенное сюда из глубин бюргерской Германии. Положенные крест-накрест перекладины выкрашены в красный цвет, а сам дом обшит