Она включила мотор и медленно поехала вдоль тротуара, не обратив внимания на поглядывавшего на нее из окна Харта.
Таких роз Элеонора не видела никогда, так же как никогда не видела такого садовника. Почему-то она считала, что садовник — нечто среднее между добрым волшебником Санта-Клаусом и милым, добродушным, чуть чудаковатым старичкам, из тех, что всегда сидят на бульварах городов. Нет, садовник, который стоял перед ней, был совсем иным. На вид лет сорока пяти, аскет лицом и фигурой, а одет — как постоянный обитатель студенческого кампуса. И, что особенно привлекло Элеонору, он слегка прихрамывал, впрочем, заметнее, чем она. Поскольку они были товарищами по несчастью, она сразу и без обиняков спросила, почему он хромает/
Садовник сжимал огромные никелированные ножницы. Он обрезал несколько полуувядших роз, расправил стебли куста — и все это для того чтобы найти прекрасный бутон Элеоноре.
— Война, — глядя куда-то вдаль, ответил он. Потоги положил руку на огромную розу, еле касаясь ее сильными пальцами, как кладут руку на голову младенцу, и повторил: — Война…
Значит, ему по меньшей мере пятьдесят, и сейчас никто не смог бы убедить Элеонору, что этот человек готовил преступление;.ей казалось, что люди, после крови и окопов начавшие выращивать розы, сделали для себя какие-то чрезвычайно важные выводы.
— Я хотела бы поговорить с вами, — начала Элеонора.
— Понимаю. Мистера Лоу жалко, славный человек, несчастный, природа обрекла его хотеть гораздо больше, чем мочь.
— Скажите, Пит (так звали садовника), что произошло в тот вечер?
Они сели в маленькой ротонде, увитой плющом, он вытянул простреленную ногу, положил ножницы на столик с гнутыми ножками и медными шишками на углах и медленно заговорил:
— В тот вечер? В тот вечер не произошло ничего особенного. Вон два окна моей комнаты, — он показал на окна первого этажа, — из них я могу прекрасно видеть, кто приходит, кто уходит. В тот вечер, часов в семь или чуть позже, пришел ухажер нашей Лиззи. — От Элеоноры не укрылось пренебрежение, с которым садовник говорил о Марио Лиджо. — Часов около девяти или в самом начале десятого он ушел.
— Может быть, вы что-то перепутали, и это был не Ли-джо, или он ушел вовсе не в начале, десятого, а среди ночи?
Пит посмотрел на Элеонору — в его взгляде сквозили и симпатия, и предложение помощи — и тихо, так тихо, что шелест листьев в кронах деревьев сделал слова еле слышными, произнес:
— Я ничего не путаю. У меня сейчас такой период жизни, когда что-то путать было бы непозволительной роскошью.
Элеонора ничего не спросила про период — мало ли у кого какой период в жизни и почему, — но про себя раз и навсегда решила, что Пит принадлежит к породе так называемых надежных людей. Может, не бог весть как умен. Может. Может, не бог весть как хитер, удачлив, предприимчив. Может. Но всегда надежен, в любое время дня и ночи, в любую погоду. Природа выпускает таких людей в жизнь и в графе «предназначение» пишет: быть надежным.
— А что-нибудь еще? Может, все-таки было что-то необычное, не такое, как всегда?
Пит взял ножницы и стал аккуратно подстригать траву, зеленевшую в ротонде. Он случайно коснулся ноги Элеоноры и смущенно пробормотал: «Извините». Потом поднял голову, чуть подумал и, как бы делясь с ней своими предположениями, заметил:
— Машин в этот вечер было больше, чем всегда. Одна длинная два раза проезжала вдоль ограды. И в соседнем квартале, вот там, где к нашей территории примыкает дорога, тоже было больше машин.
— Что значит — больше?
— Не знаю, что значит. Просто у меня было такое ощущение, что машин больше, чем обычно.
— А выстрел вы слышали?
— Прекрасно: хозяйский «манлихер». Я вообще по звуку выстрела и калибр могу назвать. Не всегда, конечно, но часто не ошибаюсь. Например, когда Харт палит из своего армейского автоматического пистолета калибра одиннадцать, сорок три — я сразу узнаю его. Хотя, когда я воевал, таких пистолетов уже не было. — Он внезапно замолчал и многозначительно прибавил: — Но это еще далеко не все, что я слышал.