Харт замолчал, прикрыл глаза, вспоминая что-то. В коридоре раздались шаги. Капитан открыл глаза и увидел Джоунса.
— Где моя бутылка? Что случилось?
Джоунс протянул запотевшую бутылку с оранжевым содержимым и, с опаской глядя на миссис Уайтлоу, сумрачно ответил:
— Случилось. Пожалуй, случилось, сэр.
Я истомлен жарой и умолкаю.
— А кто был в комнате Лоу? Скажи.
Хитрюга, впрямую не просит продолжения. Ну, что же? Очень по-человечески, очень. Но разве я могу ответить на ее вопрос? Нет, конечно же нет. Я просто не знаю, кто был в его комнате, и был ли кто-либо вообще. Знать это может только миссис Элеонора Уайтлоу. Но она всего лишь второй день ведет расследование, и было бы просто неприлично требовать от нее ответа на вопрос Наташи.
— Я не знаю, кто был в спальне Лоу в ту ночь.
— А кто знает? Кто? Харт? Уайтлоу? Сам Лоу? Его мамаша?
— Оставь меня. Хотя Лоу, может, и знает что-то. Но толку-то? Что толку, если он лежит в больнице — живой труп, ни слова, ни движения.
Наверное, у меня сейчас противная рожа провинциального резонера.
— Ну и что? Элеоноре надо ехать к нему. Пусть посмотрит на него сама. Я бы сгорела от любопытства: какой он? — Она прижимает, мою голову к полотенцу и впивается зубами в затылок.
— Хочешь, подскажу, на чем ты остановился? Харт спросил: «Где моя вода? Что-то случилось?» — а Джоунс ответил: «Случилось. Пожалуй, случилось, сэр».
Харт взял бутылку, начал жадно пить. Потом, видно, решил, что раз так долго и откровенно говорит с миссис Уайтлоу, то можно быть проще: например, вытереть губы не платком, а рукой. Джоунс молчал. Элеонора молчала. Гудел кондиционер, гудела огромная муха в тщетной попытке вылететь на улицу сквозь мутное желтое стекло.
— Так, значит, случилось? — Харт внимательно изучал Джоунса. — Дай, что ты там прячешь за спиной!
Джоунс сделал шаг вперед и протянул Харту табличку с синим шнурком, какие обычно вешают в общественных местах и на них бывает написано: «перерыв», «закрыто», «ремонт», «продается», «только для белых», «карантин»…
Харт повертел ее в руках, медленно прочитал написанное и протянул табличку Элеоноре, не выпуская из рук витой шнур, прикрепленный медными клепками. Слова складывались в фразу: «Дэвид Лоу — ты мертвец!»
Все трое инстинктивно придвинулись ближе друг к другу. Харт повел носом.
— Чудеса! От Джоунса пахнет одеколоном! — Он выразительно посмотрел на миссис Уайтлоу, в его взгляде можно было прочесть: вы волшебница, если даже Джоунс-впервые — учтите, впервые на моей памяти — воспользовался одеколоном.
Наконец мухе удалось вылететь на улицу. Харт тоскливо посмотрел ей вслед.
— Ее хлопоты уже закончены! А наши? — Он заглянул в глаза Элеоноры и поправился: — А ваши? Ваши только начинаются. Значит, табличка! Что это? Откуда? Когда? Я не спрашиваю, кто — по лицу вижу, что такой вопрос нам не по зубам. — Он накрутил шнурок на палец так, чтобы табличка оказалась накрепко притянутой к его кулаку, и поднес ее к лицу Джоунса. — И прошу без всяких там «пожалуй, сэр»…
Джоупс был немного не в себе, скорее, даже не из-за происшедших событий, а потому, что ему предлагалось рассказать нечто связное, да еще без слов «пожалуй, сэр». Элеоноре даже почудилось, как напряглись мышцы у пего под форменной рубашкой. Джоунс выдохнул, обвел глазами присутствующих, моля о помощи, но, поняв, что ждать ее не приходится, начал, еле разжимая толстые губы: