Лоу закрыл глаза, и Элеонора удивилась, какие у него длинные пушистые ресницы. Барнсу вопросы не были видны, и он сделал попытку изменить позу, смешно вытянул шею, но, поняв, в паком нелепом положении рискует оказаться, демонстративно отвернулся к окну.
Палец Элеоноры остановился у единицы и потом начал скользить вниз от цифры к цифре, останавливаясь поочередно у расположенных один под другим вопросов. Беседа протекала так:
В тот вечер вам звонили? — Да.
Вам угрожали? — Да.
Знаком ли был вам голос того или той, кто говорил по телефону? — Нет.
Вы предполагаете, от кого могли бы исходить эти угрозы? — Лоу отвел взгляд, что могло означать ни «да», ни «не т».
У вас есть явные враги? — Он попытался улыбнуться, и Элеонора поняла, что вопрос неудачен. Кто же ответит на такой вопрос вполне однозначно? Или высокомерный дурак, или непозволительно наивный человек. Лоу определенно не был ни тем, ни другим.
В комнате стало тихо, так тихо, что еле слышное постукивание Барнса подушечками пальцев по стеклу казалось адским грохотом.
Элеонора непроизвольно положила руку на одеяло и с этой минуты поняла, что стена, стоявшая между ней и Дэвидом Лоу, рухнула.
— А теперь, — продолжала она, — перейдем непосредственно к событиям той ночи.
Миссис Уайтлоу увидела свое отражение в зеркальной дверце больничного шкафа и осталась недовольна помадой — слишком яркая, недопустимо вызывающая. Ее палец снова заскользил по лесенке вопросов.
Вы можете утверждать, что кроме служанки Лиззи Шо и садовника Пита в доме никого не было? — Лоу закрыл глаза не сразу, но уверенно. Веки чуть подрагивали — это могло означать нечто вроде: пожалуй, да или ско-реевсего.
Вы видели кого-нибудь из них в своей спальне той ночью? — Нет.
Элеонора подобралась и даже — чего не переносила в других — облизнула кончиком языка пересохшие губы: сейчас она должна была задать самые сложные вопросы, от них зависело многое. Палец прижал цифру восемь, и малиновый ноготь впился в толстое круглое основание восьмерки.
В ту ночь в вашей спальне был кто-то или что-то? — Лоу напрягся, кровь отхлынула от лица, нижние и верхние веки сжались так плотно, как ни разу до этого: даже ресниц, его длинных ресниц, было почти не видно. Он напоминал зажмурившегося младенца. Это было похоже на троекратно повторенное «да». — Да, да, д а…
Из-за спины Элеонора услышала сдавленный голос Барнса:
— Может, хватит, в $амом деле? Он в тяжелом состоянии.
Элеонора пропустила его слова мимо ушей.
Кто-то или что-то? — Она внутренне ликовала, заранее предусмотрев этот вопрос. Лоу закрыл глаза, потом открыл, посмотрел на Элеонору и снова закрыл. Выдержал паузу и повторил все снова. Это могло означать только и д а, и нет.
В котором часу появилось это нечто или некто? В полночь, в час ночи, в половине второго, в два, в полтретьего, без четверти три? — Когда палец коснулся слов «без четверти три», Лоу закрыл глаза. — Да.
Элеонора была озадачена. На этом составленные заранее вопросы были исчерпаны. Она растерялась и, нервничая, стала сжимать и разжимать пальцы. Конечно, выклеивать вопросы, когда Барнс сверлил спину, не очень-то удобно и заняло бы массу времени. Она перехватила взгляд Лоу, указывающий на пюпитр у изголовья, который крепился к стене блестящим металлическим кронштейном. На пюпитре лежали карандаш и стопка бумаги. Элеонора схватила спасительный листок и большими печатными, по-детски скачущими буквами написала (цифры впопыхах она, естественно, не ставила):
Это живое существо? — Да.
Человек? — И д а, и нет.
Сначала появилось какое-то существо, а потом человек? — Лоу мгновенно закрыл глаза, как бы говоря: д а-д а, именно так это и было.
Вы начали кричать и поняли, что никто не успеет прийти к вам на помощь. Тогда вы начали стрелять, потому что угрозы по телефону заставили вас взять с собой ваше ружье? — Да. Лицо его исказила судорога.
— Хватит! — выкрикнул Барнс, и только тогда Элеонора заметила, что он давно отошел от окна и видел все вопросы и ответы, начиная с вопроса: в котором часу?..
Элеонора не могла предположить, что такой уравновешенный и выдержанный человек, как Барнс, способен проявлять столь бурный гнев. Она смотрела то на Барнса, то на Лоу и, увидев поддержку в глазах беспомощного больного, поспешно записала еще один вопрос: