Хруст суставов – и некто на каблуках присел возле немой и незрячей головы Скворцова. Смутно знакомый женский голос прозвучал четко, и в нем слышалась откровенная досада:
– Тоже мне, Костя! Я тебя и знать не знаю…
– Знаешь! – попытался было крикнуть Виктор, но мешал треклятый кляп! – И я знаю, кто ты! Я узнал твой голос, Екатерина!!!
Глава 2
Хроника аферы века
В то самое время, когда несчастный Виктор готовился принять мученическую смерть из-за того, что его перепутали с Костей, настоящий Костя, Поваров Константин Николаевич, нежился в объятиях ослепительной длинноногой блондинки по имени Илона.
– Костик, а давай рассыпем по кровати всю груду наших долларов! Будем любить друг друга прямо в ворохе этих зеленых бумажек…
– Прости, радость моя, но это плагиат! Ты позаимствовала свою красивую идею в каком-то фильме – не помню названия.
– Ну и что?
– Ничего. Потом замучаемся обратно растусовывать по пачкам наши миллионы.
– Точно! Не будем сорить деньгами. Расскажи мне тогда еще раз, как все прошло. Только подробно и с самого начала, прошу тебя!
– Илона, киса моя, рассказ может получиться слишком долгим и чересчур негармоничным. Много времени придется уделить описанию действующих лиц и исполнителей, изложению завязки, и всего лишь несколько минут займет подробный пересказ кульминационного момента…
– А развязка?
– Развязка – это момент! Три телефонных звонка, маленькое кровопускание – и все!
– Расскажи!
– Перестань дурачиться, киса, ты и так уже все знаешь. И твоя роль в первом акте нашего маленького спектакля сыграна, безусловно, блестяще!
– Ты мне льстишь, Котик! Смотри, я вся покраснела от смущения.
– Прикрыть вас одеялом, барышня?
– Ни в коем случае! Лучше положи мне руку вот сюда…
– Куда?
– Сюда!
– Ты хочешь, чтобы и я покраснел?
– Нет, хочу, чтобы ты меня поцеловал!
– Илона!
– Обними меня! Крепче!
– Илона…
– Молчи, не нужно слов! К черту слова, они сейчас только мешают!
– Илона!!!
Вообще-то в паспорте у девушки Илоны значилось другое имя – Ирина, но все, и Костя в том числе, звали ее Илоной.
Имечко это прилипло к девушке Ирине пять лет назад, почти сразу же по приезде в Москву откуда-то из глубин бескрайней российской провинции. Обладая ангельским личиком вкупе с идеальной фигурой и железной хваткой провинциалки, Ирина-Илона повторила на свой манер хрестоматийный подвиг Ломоносова с той лишь разницей, что простой архангельский мужик шел в столицу, обуреваемый жаждой знаний, а Ирина-Илона страстно желала «шикарной» жизни исключительно в среде «богемы» – артистов, художников, поэтов, писателей… Как и Михайло Ломоносов, прибывший из провинции в центр, уже обладая кое-какими фундаментальными знаниями, девушка Ирина не чуралась самообразования. Она свободно владела английским, недурно изъяснялась по-немецки и могла связать пару слов на французском и испанском языках. Еще она умела прилично играть на фортепиано, выучила наизусть с иностранной кассеты курс аэробики, без запинки могла перечислить всех художников-авангардистов начала века, а также процитировать по памяти добрую половину стихотворных шедевров некогда запрещенных поэтов. Все, что могла дать ей провинция, где в клубах и дворцах культуры на копеечных должностях тихо спивались выпускники столичных гуманитарных вузов, все знания, которые можно было почерпнуть в безлюдных библиотеках, листая подшивки перестроечного «Огонька», все это девушка Ирина с жадностью впитала и благополучно переварила.
Естественно, она приехала поступать в театральный. Само собой, провалилась. И, разумеется, ей сказочно повезло – в нее по уши влюбился один характерный актер одного широко известного в узких кругах театрика, что ютился в подвале бескрайних московских новостроек. Познакомились они в тот момент, когда несчастные абитуриенты актерского факультета сгрудились у вывешенных списков с именами будущих звезд отечественной сцены. Характерный актер подвального театра ежегодно присутствовал при сем судьбоносном для молодежи моменте и, стоя поодаль, заинтересованно вглядывался в заплаканные личики отвергнутых Мельпоменой юных созданий. Он сразу же наметанным взглядом приметил Ирину, подошел, утешил и тем же вечером лишил ее девственности в своей однокомнатной бедно обставленной квартирке.
Они прожили под одной крышей целый месяц, и в течение тридцати дней опытный сладострастник обучал избранницу раскрепощенному поведению в постели. Через месяц Ирина (все еще Ирина) ушла от характерного актера, чье имя теперь уже и вспомнить не могла, к бесхарактерному художнику-шрифтовику. Пять лет назад компьютеры только еще начали всерьез отбивать хлебушек у виртуозов плакатного пера, и имя ее второго мужчины звучало по всей Москве. В очередь к Александру Левчику (так звали художника) стояли многие известные в ту пору люди, желавшие иметь какую-нибудь особо оригинальную афишу или из ряда вон оригинальную визитку. Помимо умения четко выписывать буквы с вензелями, Левчик умел удивительно талантливо пить. Он мог пропить в рекордно короткие сроки сколь угодно большие деньги. Но при этом, надо отдать ему должное, ухитрялся заработать еще больше. В его доме вечно толклись знакомые по теле– и киноэкрану личности, и никому Левчик не отказывал ни в дружбе, ни в вине. Один знаменитый поэт-лирик неделю напролет проспал у них (у Саши с Ириной) в ногах, в их постели. Именно этот избранник музы спьяну и перекрестил Ирину в Илону. По всей вероятности, профессионал рифмы и любитель портвейна просто-напросто с кем-то Ирину перепутал и на протяжении семи дней беспрерывно взывал: «Илона, солнце мое осеннее, пошли в жопу Левчика и уходи ко мне под сень сладкозвучных хореев, на ложе из пятистрочных ямбов!» Все, кто в ту семидневку удостоил визитом гостеприимную берлогу Саньки Левчика (а таковых было множество), вторя пииту, стали величать Ирину Илоной. Несколько дней она поправляла собеседников, но вскоре бросила это безнадежное занятие и стала откликаться на Илону. Новое имя соответствовало атмосфере богемной хмельной тусовки гораздо органичней, чем маловыразительное «Ирина», да и, что греха таить, самой Ирине нравилось быть Илоной, этакой прибалтийской ласточкой в гнезде азиатов. А вот в недавно еще столь вожделенной среде деятелей разнообразных искусств Илоне, теперь уже Илоне, нравилось все меньше и меньше. Здесь другого не будет, поняла она, вечные пьянки, треп на высокие темы и все, предел. У себя на малой родине Ирина (тогда еще Ирина) представляла себе житье столичных аристократов духа совсем иначе. Ей грезились элегантные автомобили, лисье манто и шикарные туфли на шпильках. И чтобы фрачные лакеи в поклоне подносили тисненное золотом меню, робко косясь на бриллианты, коими унизаны ее тонкие пальцы. Ей хотелось летать в Париж делать прическу и утром нежиться в мраморной ванне. Вот так провинциальная девушка на полном серьезе представляла себе обыденную жизнь известных всем и каждому деятелей искусства и, попав наконец в объятия этих самых деятелей, с искренним удивлением обнаружила, что верила в сказку, миф. Многое поняв и повидав, Илона с еще большим удивлением вскоре обнаружила, что сказка все же есть и эта сказка совсем рядом. Руку протяни, и можно дотронуться до неказистого сморчка, щедро разливающего коньяк в стаканы артистам, поэтам и художникам. Сморчок зашел как бы в гости, но Илона быстро смекнула, что для него это скорее плановый поход в зоосад, и смысл похода для нее был ясен и понятен – завтра в своем банке (или у себя на бирже, не суть важно), вынимая из золотого портсигара тонкую сигарету, сморчок бросит небрежно: «Эка вчера тот рифмоплет, про которого позавчера по телеку рассказывали, узюзюкался, весь вечер блевал мне на брюки». Осознав реалии нашего не лучшего из миров, Илона в тот же вечер покинула заповедник пишуще-сочиняюще-рисующе-лицедействующей братии под руку со сморчком и впервые угостилась сигареткой из золотого портсигара. Вечер следующего дня Илона провела в ресторане. Ее сотрапезники, друзья сморчка, ели много и вкусно, пили тоже много. Причем бутылка вина у них на столе стоила дороже, чем ящик пойла на вечном ежечасном празднике жизни у Левчика. Сморчок представил Илону как «человека искусства». Одетая элегантно, во все новое, час назад купленное сморчком в элитарном бутике, Илона сумела оказаться на высоте. Друзья сморчка быстро оценили ее эрудицию (сами-то они если что и читали, то в школе, по программе, если и смотрели фильмы, то больше порнуху по видео, но при этом строили из себя рафинированных снобов-знатоков) и знание языков (ввернув парочку англо-немецких фраз, наша героиня если уж и не окончательно убила, то весьма шокировала господ за столом, в совершенстве знающих по-английски только слово «доллар», а по-немецки фразу «Гитлер капут»), а когда Илона как бы невзначай задержалась подле рояля на краешке ресторанного подиума и «нехотя», как бы лениво пробежалась пальчиками по клавишам («Ах, вернисаж, ах, вернисаж…»), сидящие за столом серьезные мужчины окончательно пришли к выводу: «Это не блядь дешевая, а породистая бабенка. Повезло сморчку!»