Ему показалось, что он увидел просвет среди деревьев.
— Посмотри.
Сквозь тучи просвечивал месяц, невдалеке виднелась низкая башня костела. На мокрые луга опускался туман, он укрывал все формы земли; теплая, успокоительная мгла с запахом земли и трав, возможно, уже покрывала и озеро, которое им никогда не обойти и даже не переплыть.
— Ну пошли.
Низкая трава влажно обвивалась вокруг ног, они погружались в туман, ничего не видели ни впереди, ни сзади, только темноту с занавешенными звездами.
Снова залаяли собаки, и она прижалась к нему.
— Я туда не хочу.
— Не бойся, — ответил он, — это же совсем другая деревня.
— Все равно не хочу, не хочу туда, где есть люди.
Собаки неистовствовали за заборами, в некоторых окнах зажегся свет, она остановилась у костела, подбежала к двери и тщетно подергала за ручку.
На верхней ступеньке было даже сухо. Она присела в углу и вся сжалась.
— Ты хочешь остаться здесь?
— Мне все равно, мне абсолютно все равно.
— Это же нелепо, — но все же сел рядом с ней.
Она прошептала:
— Я ни к кому не хочу. Они ненавидят нас. Я их тоже…
Они долго молчали. Наверное, спали.
— Который час?
— Скоро два, — сказал он. — Вероятно, скоро будет автобус.
— Я представляла себе все совершенно по-другому, — прошептала она, — всю жизнь. Я думала, что помогу людям быть счастливыми.
— Я знаю. Но это не так просто. Все мы представляли себе это слишком легким.
Вероятно, гораздо легче убить всех людей и обмотать землю проволокой, чем дать людям счастье.
Из запертого костела шел запах ладана.
Он прислушался к ее дыханию и к тишине вокруг. Неподалеку течет река. Он слышал реку, слышал, как шумит она в тростниках, и ему показалось, что он слышит кряканье утки. Мы представляли себе все слишком легко, думал он, мы нашли идеал и уверовали, что это и есть уже путь к человеческому счастью. Но сколько раз уже находили люди идеал, которому придавали такое же значение? А много ли раз удавалось воплотить его в жизнь?
— Мартин, — сказала она вдруг, не открывая глаз, — завтра мы уедем отсюда.
— Почему?
— Все это не имеет смысла. Все, что мы делаем, не имеет смысла. И этот новый проект, ты ведь сам это знаешь. Будут ли когда-нибудь по нему строить? А если будут, пусть сами и измеряют, пусть сами и вербуют людей. Зачем нам здесь гнить?
— Что-нибудь да построят, — сказал он сердито. — А без этого гниения никогда ничего не получается.
— Что-нибудь, что-нибудь… — истерично смеялась она.
И снова тишина. Стук крови. Тишина костела за спиной. Тишина тумана. Одинокая капля. Падение листа.
— Ты, если хочешь, оставайся, но я больше не останусь. Я уеду отсюда, навсегда.
— Ты хочешь уйти от меня?
— Я не знаю… Мне страшно грустно.
Она не смотрела на него, звук ее голоса поглощала каменная стена, и, казалось, приходил он откуда-то издалека.
— Никуда ты не уедешь, — решил он. — И прекратим, пожалуйста, эту истерику.
Вероятно, ей действительно грустно. Все кончается, но ничего еще не начинается. Но чем я могу тебе помочь? Нужно нам было иногда говорить о таких вещах: зачем живем? Для чего? И почему? Только кто же об этом говорит? Казалось, не о чем было, все ясно. На карте все было ясно. Но если карту долго не дополнять, то в один прекрасный день все становится неясным, идешь по ней, а вместо лесов — поле, вместо полей — дома; наконец перестаешь верить даже холмам, стоящим испокон веков, и кажется тебе, что ты забрел в чужой мир. Карты необходимо все время дополнять. А вот я об этом забыл, хоть это и моя профессия. Мой первый долг.
— Ты о чем думаешь? — Она ждала от него какого-нибудь утешения. Надеялась, он заполнит ее пустоту. Теперь он казался ей совсем. чужим, в эту минуту для нее все было чужим, и все же в этой отчаянной пустоте он был одной-единственной твердой материей, к которой она могла прижаться.
— Ты поедешь домой, — решил он, — сегодня же утром. И отдохнешь. А как только я закончу, я тоже вернусь, и мы поедем, куда-нибудь вместе. В отпуск.
— И это все? — спросила она. — Поедем ку-да-ни-бу-дь вместе, — она засмеялась. — А что потом?
— Прекрати истерику! — прикрикнул он на нее. — Жизнь нельзя выдумать за одну ночь.
Рассветало медленно, по дороге проехала первая машина, потом из белесого тумана вынырнул громыхающий автобус.
— Я поехал бы с тобой, — сказал он, — но наши вещи в деревне. И главное, я не могу оставить инструмент без присмотра.