Он всегда с удовольствием вспоминал эту историю. А весной, после свадьбы, в лесу ее застала большая вода, женщина испугалась и, видно, сбилась с пути; три дня и три ночи ездили они на лодках по лугу и меж деревьев; все время кому-то казалось, что он слышит ее голос, но она, видно, уже давно была мертва. И Адам ездил с ними, хотя в последний день его и трясла какая-то злая лихорадка. Нашли ее только на десятый день, когда вода схлынула.
Принесли на двор, Адам все еще лежал в лихорадке, но он узнал ее, постоял минутку над ней не двигаясь, а потом как припустил бежать — пробежал всю деревню и исчез где-то в лугах; вернулся среди ночи, люди слышали, как он шел по улице и пел, думали, что пьяный, и считали — хорошо, мол, сделал, что напился. Но он не был пьян, только вдруг забыл обо всем, что случилось, и казалось ему, что он возвращается поздно ночью со свидания, поэтому и пел. С тех пор его мысли стали подвластны мечтам, подчинились им, выражение его лица не раз менялось в течение дня, все чувства его были безумными, он потерял память. Постепенно превратился в ребенка, начал собирать цветные стеклышки и верил всему, что говорили люди, а они просто-напросто смеялись над ним.
Один остался, кто мне верит, думал Молнар. Он все еще не отрешился от старой дружбы и порой останавливался около Адама, прислушиваясь к его бессвязным речам. Вот и сегодня он остановился перед его избой — оставалось немного времени до церковной службы.
— Хорошо выспался? — спросил он.
— Не спрашивай, — ответил Адам, — утром приходили дети и пели мне.
— Что?
— Не знаю, — признался он стыдливо. — Как-то не могу вспомнить. А что говорят люди о засухе?
— Много что говорят, — ответил Молнар. — Говорят, что и ты в этом виноват — не должен был позволить, чтоб выгнали тебя из рая.
Адам испугался.
— Я в этом не виноват. Я ничего не помню.
— Конечно, не помнишь.
Они зашли в избу, там было сыро, сумеречно и душно, в печи догорал огонь, Адам сел на низкий треножник и, полный тоски, дожидался, что еще ему скажет Молнар.
— А я вот думаю, — продолжал Молнар, — что ты, наоборот, еще многое сможешь сделать для людей. Ты даже и сам не понимаешь этого. Ты особенный человек. У тебя бывают хорошие идеи, такие, что никому другому и в голову не приходят — только тебе.
Молнар развлекался такими разговорами, это была незлобивая скрытая шутка, но и не только шутка, потому что Адам верил ему, и он знал, что тот ему верит, знал, что Адам будет думать о сказанном, но постепенно мысли его обволочет теплый туман и останется одна только радость. Молнар был рад, что может хоть как-нибудь его утешить, дать ему хоть какую-то надежду в его несчастье. А что еще он может для него сделать? Людям ведь надо очень мало: чуть-чуть улыбнуться и хоть капельку обнадежить, чтобы смогли все снести, пережить.
— Живешь ты в нищете, — сказал он ему, — но это еще только начало твоей жизни. Многие цари начинали с нищеты.
Адам кивнул.
— Ты уже слышал о том, что собираются здесь начать большое строительство? — продолжал Молнар. — Знаешь что-нибудь об этом?
— Ты меня так не спрашивай, — ответил тот, — я никогда ничего не могу вспомнить. А ты думаешь, я тоже там буду работать?
— Конечно, — пообещал ему Молнар. — Вот так-то ты и совершишь то, что люди никогда не забудут.
— А что будет с козой?
— Мы с тобой, — продолжал Молнар, — еще что-нибудь да докажем. Вот увидишь, старина.
Раздался колокольный звон, сзывающий всех в церковь. Адам засунул свои большие, немного отекшие ноги в разодранные галоши, на голову напялил шляпу, штаны подвязал веревкой из старой сети со многими узлами, и они вместе вышли из дома. Сегодня особенно радостно и легко было на душе у Адама. Он даже не слышал шума воды, хорошо различал вещи вокруг себя — теплую пыль, квадраты окон, от которых отражался свет.
На заборе висел большой, вручную написанный плакат.
Он читал этот плакат и радовался, как хорошо он понимает текст. Кто-то под большими буквами плаката подписал карандашом:
Заявите о лошадках, потеряете их.
Он читал, и все ему казалось таким забавным, что он долго сотрясался в радостном и беззвучном смехе. Он вспомнил вдруг о старых временах, когда еще ходил с ранцем за спиной, вечера с песнями, разные истории, которые они любили рассказывать и во время которых конца краю не было веселью; он читал снова и снова эти несколько строк, читал их так хорошо, что, даже когда он и отвернулся, они все еще оставались в его памяти. Работа на строительстве плотины, а плотину строили против воды. Он знал, что не любит воду, он ненавидел ее, хотя причина этой ненависти и оставалась для него в тумане. Он представил себе полуденный жар, парни лежат в тени деревьев, едят хлеб с салом.