— Она никогда вслух ничего не просила, но была рукодельницей. Такой, о каких говорят — «золотые руки». Сядет ли шить, вязать, рисовать — работает ловко и споро, петелька к петельке, стежок к стежку, штрих к штриху. Возьмётся готовить — руки над разделочной доской порхают. Станет пирожки защипывать, так будто на молнию их застёгивала — вжик и готово. И не разлепятся, начинка не вытечет. Её вообще тесто любило, всегда вовремя поднималось, получалось воздушным. Бабушка над ним и впрямь колдовала, даже нашёптывала ему что-то ласковое. Наверное, так у бабушки дар проявлялся. А мама моя — твоя прабабушка — каждый вечер вставала у окна, смотрела на клонящееся к закату солнце или на падающий в фонарном свете снег и говорила: «Спасибо за чудесный день! Завтрашний будет не хуже». Дни-то выпадали на её долю всякие, не то, что чёрным цветом в календаре закрасишь, а вырвешь лист и сожжёшь, лишь бы не вспоминать. А она всё равно благодарила. Скажут про неё плохо — пожмёт плечами: никто не обязан о тебе всегда только тепло отзываться. Перейдут дорогу поперёк (в прямом или переносном смысле), собьют планы — опять воспринимает это мудро: никто не обязан ходить с тобой в одном ритме и направлении, люди разные. Ненастных дней и правда в нашей семье было мало. Я эту привычку лишь отчасти переняла, «спасибкала» от случая к случаю, когда и впрямь что-то радостное случалось. Ни о каком даре и не задумывалась. Если бы не Настенька, то и не догадалась бы, что мы с ней особенные.
Настенька — это моя мама. Она о своих необычных способностях тоже узнала не сразу. Бабушка ей, как и мне, раскрыла свои теории только в день восемнадцатилетия, а до этого до-о-о-лго за ней наблюдала, всё удивлялась, какой дочь везучей уродилась. Удивляться и правда было чему.
Скажет Настя в юности:
— Не хочу никакой билет, кроме шестого, учить. Чувствую — его и вытяну.
Обычно его и вытягивала. Но сбои всё-таки случались: понадеется на удачу, а билет достанется не тот. Добро пожаловать на пересдачу!
А ещё раньше — в детстве — могла топнуть ножкой, раскапризничаться: подавай ей куклу, какую в магазине недавно видела. Бабушка только начнёт уговаривать, мол, и денег лишних нет, да и магазин закрыт уже. Хорошо бы до праздника подождать — дня рождения или Нового года. А она всё своё: хочу, значит, будет, вот прям сию секунду. И возвращался её папа — мой дед — с работы, и кричал с порога:
— Настёна, премию получил. Проси, что хочешь!
— Да закрыто всё! — говорила моя бабушка.
А они шли. И магазин почему-то ещё работал, и куклы были в наличии.
Но и по-другому случалось: исплачется в магазине, изведёт всех, сама до заиканий себя доведёт, маму — до белого каления. А волшебства не произойдёт. Не появится заветных рублей, не будет возможности купить понравившуюся игрушку…
Тут-то и пришло бабушке в голову обращать внимание на дату и время исполнения дочкиных хотелок. Так и вывела закономерность. В полной мере все Настины желания исполнялись, если она загадывает их второго числа любого месяца в 17 часов 50 минут.
Стала бабушка и себя проверять, искать своё «знаковое» время, как она выражалась. Начала с близкого к дочкиному. Второе число 17:50, потом 17:55… Потом выбирала случайный день и несколько конкретных пятиминуток, чтобы и выбор был, но при этом не запутаться. Загадывала что-нибудь нарочно сложное, но ни в коем случае не злое. Ну, например: пусть Серёже (деду моему) на работе галстук подарят, зелёный, с большими разноцветными кляксами. Она подобный в кино видела. Иностранном. В их городе такого в магазине не найти уж точно.
Процесс поиска знакового времени шёл не быстро. Больше двух-трёх раз в день бабушка про пёстрый галстук старалась не думать. А если случайно подумалось, тут же смотрела на часы.
В итоге наметились варианты. Число оказалось третье. А вот время пришлось перепроверять — 17:45, 18:30 или 19:55.
Дед мой однажды и правда пришёл домой в подаренном галстуке с аляповатым рисунком. Бабушка напугалась, капель сердечных выпила, но эксперимента не бросила. В следующем месяце третьего числа бабушка в каждую из пятиминуток загадала разное: в 17:45 — Насте прибавку к стипендии (она тогда уже студенткой была, на медсестру училась), на 18:30 — дефицитные билеты в театр, за которыми километровые очереди выстраивались, а на 19:55 — красивую и дорогую брошь. Купить бы она себе такую не решилась: уж больно цена кусалась.
В тот вечер дед мой принёс те самые билеты. На работе выдали.