Мы молчали. Только сейчас я ощутил весь ужас создавшегося положения. Толкнули женщину под колеса или нет – это был вопрос второстепенный. Самое страшное было то, что Инга совершила наезд и скрылась с места происшествия.
– Ты была обязана остаться там, – сказал я, – оказать пострадавшей первую медицинскую помощь, а потом отвезти ее в больницу.
Закрыв ладонью рот, Инга качала головой.
– Что теперь мне делать? – едва выдавила она.
– Не знаю, – ответил я и встал.
Она вдруг вцепилась в мою штанину и пронзительно закричала:
– Миленький! Не бросай меня! Пожалуйста, родненький! Все, что хочешь, для тебя сделаю! Всю жизнь ноги целовать буду! Только не бросай меня, помоги, пожалуйста, помоги!
Я ходил вокруг дерева и искал в завалах мыслей ответ на вопрос: что делать? И откидывал в сторону нелепые и безумные идеи, словно непригодную одежду из чемодана, и это продолжалось до тех пор, пока чемодан не опустел.
– Не знаю, – повторил я. – Ехать в милицию и во всем сознаваться.
– Меня посадят? – прошептала Инга.
– Скорее всего посадят нас обоих.
Инга, не сводя с меня глаз, медленно качала головой.
– Нет. Нет. Все, что угодно, но только не это. Этого не будет, понимаешь? Не бу-дет! – произнесла она по слогам.
Я уловил перемену, произошедшую в ней. Глаза Инги заблестели, дыхание участилось. Она вытерла слезы, поправила волосы и встала на ноги.
– Кирилл, – произнесла она тверже. – Этого не будет. Тюрьма для меня – все равно что смерть. У меня выбора нет, и я буду бороться за жизнь.
– Борись! – охотно согласился я и развел руками. – Давай! Начинай! Только я не представляю, как ты это собираешься делать.
– Ничего не было! Понял? Ничего! Я все придумала. Никого я не сбивала. Все это мне приснилось в кошмарном сне!
Я двинул кулаком по замшелому стволу бука. Несколько ворон, крича дурными голосами, тяжело взмыли в небо.
– Тебя никто не видел? – спросил я.
– Где?
– Там!
Инга пожала плечами.
– Кажется, никто.
– Машины? Прохожие? Кто мог увидеть?
– Нет, никого не было.
Я подошел к «шестерке», опустился на корточки перед капотом.
– М-да, – произнес я, рассматривая погнутый бампер, разбитую фару и ячеистую поверхность радиатора. – В самом деле – кошмарный сон… Возьми в багажнике тряпку и канистру с бензином и тащи сюда.
Кошмарный сон Инги оставил после себя вполне материальные следы. На бампере отчетливо были видны следы крови. Панель рамки радиатора была слегка вогнута, и к ней, в сгустках запекшейся крови, налип клок седых волос. Щель между правой фарой и крышкой капота была, как герметиком, забита вишневой слизью, а по стеклу фары расползлись свежие трещины.
Я покачал головой. С такими уликами нас припрут к стене на первом же милицейском кордоне.
– Отмывай, – сказал я, поворачиваясь к Инге спиной, чтобы не видеть ее зареванных, подпухших глаз.
– Бензином?
– Ну не мочой же!
Я прекрасно понимал, что если я буду действовать в том же духе, то стану соучастником преступления. Голова разрывалась. С одной стороны, все эти приключения мне были нужны как собаке пятая нога. Зачем взваливать на свои плечи проблемы Инги? Наезд совершила она, причем нарушив правила, самовольно отправившись на машине без инструктора. В чем моя вина? В том, что я помог ей скрыться с места происшествия? Но ведь я узнал о наезде только сейчас! И вообще я не инструктор, а постороннее лицо. Жаль, конечно, но по шапке получит Виктор.
С другой стороны… Ах, черт возьми эту другую сторону! Ну разве я смогу сдать милиции эту несчастную актрису, которая хватается за меня, как утопающая за спасательный круг? Разве я, сильный, удачливый, умудренный жизнью человек, не сделаю хотя бы попытки спасти Ингу?
– Хорошо моешь? – спросил я, не оборачиваясь.
– Вроде хорошо.
– Щели радиатора как следует вычисти.
– Какие щели?
Я сплюнул. Что делать? – мучительно раздумывал я. Я стою на распутье. Шаг в одну сторону – преступление. Шаг в другую – законопослушание.
– Ты там где-нибудь резко тормозила?
– Вроде нет. А что?
– У тебя все ответы «вроде» и «вроде»! – взорвался я. – А конкретнее сказать не можешь?
Инга выпрямилась. С грязной тряпки, которую она держала, стекала тонкая струйка бензина. Ее великолепное вечернее платье, в котором она пришла ко мне вчера, было усеяно темными разводами.
– У меня было состояние аффекта! – слезно ответила она. – Я плохо помню…
– У тебя было состояние девичьей дурости и завышенной самооценки! – перебил я ее.
– Давай, давай! Оскорбляй! – шмыгая, произнесла Инга. – Сейчас все можно. Здесь нет никого, кто бы меня защитил.
– Да, твоего белоснежного продюсера здесь, конечно, нет, – зачем-то вплел я незнакомого мне человека. – Уж он-то тебя бы успокоил!