Под белым смокингом Майкла и накрахмаленной белой рубашкой на позвоночнике стала пробиваться волчья шерсть. Затем шерсть стала расползаться по коже.
Чесна сжала его ладонь. Глаза у нее помертвели, чувства отключились, будто выключенная лампочка. На сцене скрипач заиграл живее, и худой девушке пришлось заплясать быстрее, оставляя на полу кровавые следы. Выносить такое было почти свыше сил Майкла; эти зверства развязывали у него звериные инстинкты, и от этого у него начинало колоть кожу. Он чувствовал, как на руках у него пробивалась шерсть, затем на лопатках и на бедрах. Это был позыв к превращению, допустить которое в этом зрительном зале было бы катастрофой. Он закрыл глаза и стал вспоминать зеленеющий лес, белый дворец, волчьи песни: все это было так человечно и так далеко отсюда. Теперь скрипач играл неистово, и публика хлопала в такт ладонями. Лицо Майклу жег пот. Он ощущал острый звериный дух, исходящий от его тела.
Потребовалась страшная сила воли, чтобы сдерживать подступившую ярость. Она уже почти совсем захватила его, но он боролся с ней, крепко зажмурив глаза, а волчья шерсть уже охватывала его грудь. Полоска шерсти выползла из-под манжета сорочки на правой руке, вцепившейся в подлокотник со стороны прохода, но Чесна этого не заметила. И тут превращение отхлынуло, волчья шерсть уползала сквозь поры обратно в кожу, вызывая безумную чесотку.
Скрипач в дьявольском темпе раскручивал каскады мелодий, но Майкл слышал только как ноги девушки топали по стеклу. Музыка достигла апогея и резко смолкла, вызвав гром аплодисментов и крики: — Браво! Браво! — Он открыл глаза, они были влажными от ярости и напряжения. Нацистский солдат увел девушку со сцены. Она двигалась как сомнамбула, пойманная нескончаемым кошмаром. Скрипач, широко улыбаясь, кланялся; вышел человек с метелкой, чтобы убрать окровавленные осколки, и занавес закрылся.
— Великолепно! — сказал, обращаясь ни к кому, Блок. — Пока что это был самый лучший номер!
В зале появилась симпатичная обнаженная девица, катившая по проходу тележку с кружками пива и стаканчиками с мороженым и подававшая их истомленным жаждой членам Бримстонского клуба. Публика становилась все более развязной, кое-кто начал запевать непристойные песни. Ухмылявшиеся лица блестели от пота, под похабные тосты стучали кружки, расплескивая пиво.
— Сколько это будет продолжаться? — спросил Майкл у Чесны.
— Несколько часов. Теоретически, должно было бы всю ночь.
Что же касалось его самого, нельзя было терять ни минуты. Он пощупал в кармане ключ от комнат, который дала ему Чесна. Блок разговаривал с человеком, сидевшим с ним рядом, что-то ему объясняя и пристукивая при этом кулаком. Не про Стальной ли Кулак? — подумал Майкл.
Занавес опять раскрылся. Теперь на середине сцены стояла кровать, накрытая в качестве простыни русским флагом. На ней с руками и ногами, привязанными к столбикам кровати, лежала темноволосая обнаженная женщина, предположительно славянка. Двое обнаженных мускулистых мужчин с немецкими на касками на головах с короткими сапогами на ногах парадным гусиным шагом выступили с обеих сторон сцены, под громкие аплодисменты и возбужденный смех. Их оружие, пенисы, были вздернуты для наступления, и женщина на сцене съежилась, но убежать не могла.
Больше Майкл выдержать не смог. Он встал, повернулся спиной к сцене, быстро прошел по проходу и вышел из зрительного зала.
— Куда это направился барон? — спросил Блок. — Это же гвоздь программы!
— Я думаю, что… ему не совсем хорошо, — сказала Чесна. — Он немного переел.
— А-а. Слабый желудок, да? — Он ухватил ее ладонь, чтобы она тоже не сбежала, и его серебряные зубы блеснули. — Ну, тогда я буду вашим партнером, ладно?
Чесна стала было отнимать руку, но рука Блока сжалась сильнее. Она никогда не уходила раньше времени с собраний Бримстонского клуба; она всегда была послушной частью группы, и уйти сейчас — даже вслед за бароном — это могло бы вызвать подозрения. Она заставила себя расслабить мышцы, и на лице появилась актерская улыбка. — Мне бы хотелось пива, — сказала она, и Блок знаком подозвал одну из расхаживающих нагими разносчиц. На сцене раздавались вскрики, сопровождаемые одобрительными выкриками публики.