— Знает что?
— Он знает то же, что и я. Что знаем все мы. Ты какой-то другой. Крепче. Ловчее. Зачем, ты думаешь, Виктор проводит столько времени с тобой, изучая все книги?
— Ему нравится учить.
— Ну, это он тебе так говорит. — Никита хмыкнул. — А почему же тогда он не хочет учить меня, или Франко, или Олесю? Или кого-нибудь другого? Он что, думает, что у нас головы каменные? — И сам ответил: — Нет. Он тратит время, обучая тебя, потому что считает, что ты стоишь его усилий. А почему так? Потому, что ты хочешь учиться. — Он кивнул, когда Михаил усмехнулся. — Это правда! Я слышал, как Виктор сам признался: он верит в то, что у тебя есть будущее.
— Будущее? Будущее есть у всех нас, разве не так?
— Я не это имел в виду. Будущее вне этого. — Он сделал широкий жест, охватив лес. — Не там, где мы сейчас.
— Ты имеешь в виду… — Михаил нагнулся. — Бросить это?
— Именно так. Или, во всяком случае, в это верит Виктор. Он думает, что однажды ты бросишь лес и сможешь начать жизнь в другом месте.
— Один? Без стаи?
Никита кивнул.
— Да. Один.
Об этом было трудно даже подумать. Как кто-то из стаи может выжить в одиночку? Нет, нет, это было невозможно! Михаил, конечно же, останется навсегда здесь, со стаей. Стая нужна всегда. Разве не так?
— Если я покину лес, то кто будет заботиться об Олесе и Петре?
— Этого я не знаю. Но у Олеси есть то, ради чего она жила: новорожденный. По тому, как она улыбается… ну, она даже вовсе не похожа на прежнюю. Там она точно не выживет. — Он показал пальцем на запад. — И Виктор это знает. Олеся тоже знает это. Она проживет остаток своей жизни здесь. И я тоже, и Виктор, и Франко, и Рената. Мы — старые пережитки из шерсти, разве не так? — Он широко улыбнулся, но в его улыбке была печаль. Улыбка исчезла. — Кто знает, что будет с Петром? Кто знает, проживет ли он хотя бы еще неделю и что у него будет с головой, когда он повзрослеет? Он может оказаться как та женщина, которая целыми днями напролет плакала. Или… — Он взглянул на Михаила. — Или он будет похожим на тебя. Кто знает?
Никита опять поднял голову, прислушиваясь. Глаза его сощурились. Он приложил палец к рельсу, и Михаил увидел, как он слабо улыбнулся.
— Идет поезд. Быстро идет. Он запаздывает!
Михаил притронулся к рельсу и почувствовал отдаленную мощь поезда, гулко отдававшуюся в нем. Начали падать капельки дождя, выбивая маленькие пыльные ямочки между рельсами. Никита встал и двинулся под кроны деревьев, стоявших около выезда из туннеля. Михаил подошел и встал рядом, и они присели, пригнувшись, как спринтеры, готовые мгновеннно развить скорость. Дождь пошел сильнее. Через некоторое время он уже сек листву, пути намокли. Земля тоже быстро превратилась в грязь. Михаилу это не понравилось: бежать будет скользко. Он откинул с глаз намокшие волосы. Теперь он уже слышал грохот быстро приближавшегося поезда. Михаил сказал:
— Думал, нам сегодня не стоило приходить.
— Почему? Из-за маленького дождика?
Никита помотал головой, тело его напряглось, готовое к гонке.
— Я бегал в дождь и похуже, чем этот!
— Земля… Слишком грязно.
— Я не боюсь, — отрезал Никита. — Мне прошлой ночью опять снился тот красный фонарь на последнем вагоне! Подмигивал мне, как сатанинский глаз! Сегодня я собираюсь перегнать поезд! Я чувствую, что могу сделать это, Михаил! Я это сделаю, если буду бежать чуть скорее! Только чуточку скорее!
Из туннеля вырвался свет фар, длинный черный паровоз и за ним купейные вагоны. Новый машинист не боялся мокрых рельсов. Ветер с дождем ударили Михаилу в лицо, и он закричал:
— Нет! — и потянулся к Никите, но Никиты уже не было, вдоль рельсов неслось расплывчатое белое пятно. Михаил рванулся за ним, пытаясь остановить; дождь и ветер были сильнее; поезд шел слишком быстро. Поскользнувшись в грязи, он чуть не упал под колеса ускорившего ход поезда. Он слышал, как дождь, попадая на горячий двигатель паровоза, шипел словно клубок змей. Он все бежал, пытаясь догнать Никиту, и увидел, что человечьи следы Никиты в грязи сменились на следы волчьих лап.