Поля шагнула вперед. Со следующим шагом снег дошел ей до колен. Она моргнула, изумленная, а затем простонала:
— Белый…
— Уведи ее, — сказал Виктор Ренате.
Она в то же мгновение взяла Полю за руку и попыталась увести ее во дворец, но Поля вырвалась.
— Иди домой, — сказал ей Виктор, вставая перед ней, чтобы ей не было видно, что откапывают Никита и Франко. — Ну!
Поля зашаталась. Олеся подхватила ее за другую руку, и вместе с Ренатой повела Полю внутрь дворца, та шла с пустыми глазами, как во сне.
Михаил тронулся было идти за ними, но голос Виктора хлестнул по нему:
— Ты куда собираешься идти? Иди сюда и помоги нам!
Виктор встал на колени, чтобы отбрасывать снег вместе с Никитой и Франко, и Михаил приблизился, чтобы помочь своими хлипкими силенками.
Это была куча розовых, покрытых кровавой коркой костей. Большая часть мякоти была содрана, но кое-где остались куски мышц. Некоторые кости были человеческими, а другие волчьими; Виктор быстро это заметил. В момент смерти тело Белого разрывалось на обе противоположности.
— Посмотрите на это, — сказал Франко и поднял часть лопатки. На ней были глубокие царапины.
Виктор кивнул:
— Клыки.
Были и другие доказательства действия мощных челюстей: борозды на лучевой кости, иззубренные края сломанного позвоночника.
И тут, наконец, Никита раскидал смерзший в корку снег и нашел голову.
Скальп отсутствовал, череп был раздавлен, мозг выскоблен, но лицо Белого сохранилось, не считая нижней вырванной челюсти. Язык тоже был вырван из своего основания. Глаза Белого были открыты, и рыжие волосы прикрывали его щеки и лоб. Глаза несколько секунд были направлены на Михаила, пока Никита опять не повернул голову, и в них Михаил увидел страшный стеклянный блеск. Он отвернулся, дрожа теперь уже не от холода, и отступил на несколько шагов. Франко поднял кость от ноги, на которой еще оставались куски замерзших красных мышц, и осмотрел раздробленные края кости.
— Челюсти огромной силы, — тихо сказал Франко. — Нога была перекушена с одного раза.
— А также обе руки, — сказал Никита.
Он сел на корточки, глядя на кости, разложенные на снегу, и лед на единственном целом веке начал подтаивать. Михаил в страшном оцепенении смотрел, как капелька воды стекает по щеке Белого, похожая на слезу.
Виктор стоял, глаза его блестели, и он медленно блуждал взглядом по сторонам. Кулаки по его бокам сжимались. Михаил знал, о чем он должен был думать: в лесу они не единственные охотники. Кто-то наблюдал за ними и знал, где их убежище. Он переломал Белому кости, вырвал ему язык и выскоблил из его черепа мозг. Потом притащил размолоченный скелет сюда, как насмешку. Или как вызов.
— Заверните его, — Виктор снял свою одежду из оленьей шкуры и дал ее Франко.
— Не давайте Поле его увидеть.
Он пошел голый, целеустремленным шагом, прочь от дворца.
— Куда ты идешь? — спросил Никита.
— Выследить, — ответил Виктор, хрустя ногами по снегу. Потом побежал, отбрасывая длинную тень. Михаил смотрел, как он петлял среди наклонных и пересекавшихся стволов деревьев; он увидел, как серая шерсть побежала по широкой белой спине Виктора, увидел, как его позвоночник начал перестраиваться, а затем Виктор скрылся в лесу.
Никита и Франко уложили кости в шкуру. Голова, с ее безмолвным криком, без челюсти, попала туда последней. Франко встал, сжимая в руках свернутую шкуру, лицо у него было мрачным и серым. Он взглянул на Михаила и покривил губы.
— На, неси их, заяц, — сказал он насмешливым тоном и вложил узел с останками в руку Михаила. От его тяжести у мальчика тут же подогнулись колени.
Никита хотел помочь ему, но Франко поймал руку монгола:
— Пусть заяц донесет сам, если уж он так хочет стать одним из нас!
Михаил вгляделся в глаза Франко; они смеялись над ним и хотели, чтобы он упал. Он почувствовал, как внутри у него вспыхнула искорка. Она вспыхнула ярко-белым огнем, и жар злобы заставил Михаила напрячься и распрямиться с узлом с костями в своих руках. Он прошел половину пути наверх, прежде чем его ноги стали сдавать. Франко прошел еще несколько шагов.
— Пошли! — нетерпеливо сказал он, и Никита неохотно пошел за ним.
Михаил крепился, стиснув зубы, руки у него заболели. Но он уже знал боль, а эта была ничто. Он не позволит Франко увидеть себя побитым; он никому не позволит видеть себя битым, никогда. Он преодолел дорогу наверх, а затем неустойчивым шагом пошел, держа в руках то, что прежде было Белым.
— Хороший заяц всегда делает то, что ему велят, — сказал Франко.