Прошло не менее десяти минут, прежде чем появился мистер Мэттью в ночной рубашке и колпаке и осведомился, по какому поводу такой шум. Со сна дворецкий не слишком ясно соображал, чему также поспособствовал стаканчик портвейна, выпитый на ночь. Однако внезапный порыв ветра и мусор, полетевший из открытой двери ему в лицо, отрезвили его не хуже, чем вылитое на голову ведро воды.
Дворецкому потребовались одна или две минуты, чтобы понять сбивчивый рассказ подмастерья о практически обезглавленном приятеле и пропавшей чаше для охлаждения вина. После чего мистер Мэттью начал действовать с решительностью, которой его научили пятьдесят лет службы.
— Новости крайне печальные, — объявил он. — Настолько печальные, что придется разбудить Теодора Бланшара.
Оставив бледного и дрожащего подмастерья в своей гостиной, мистер Мэттью поднялся в спальню Теодора. Скромно постучав в дверь и не дождавшись никакого ответа, кроме раскатистого храпа, он осторожно вошел, стараясь не разбудить спящую в соседней комнате Лидию.
Теодор лежал, накрывшись одеялом до подбородка, его остроконечный колпак сполз, закрыв одну ноздрю, и равномерно двигался вверх и вниз при каждом залпе храпа. Мистеру Мэттью пришлось несколько раз с силой встряхнуть хозяина, прежде чем тот пробормотал что-то членораздельное.
Наконец Теодор приподнялся. Выслушав новости, бледный и мрачный, он несколько минут сидел неподвижно. Затем снял колпак и начал крутить его в руках, потом почесал взлохмаченную голову. Все это он проделал молча, не задав ни одного вопроса. Мистер Мэттью даже усомнился, действительно ли хозяин понял, что ему сказали, и не стоит ли повторить.
Но тут Теодор заговорил.
— Мы разорены, — твердо сказал он. — Эта чаша — самый ценный предмет, когда-либо сделанный в нашей мастерской. Надо смотреть правде в глаза — мы разорены.
Если мистер Мэттью и был потрясен его признанием, то ничем этого не показал.
— Разумеется, нет, сэр, — сказал он почтительным тоном, которым всегда пользовался в тяжелые моменты. — Что вы мне прикажете делать с трупом?
— Оставь меня в покое на минуту. Хорошо? — резко ответил Теодор. — Не жди, что я буду об этом думать, когда случилась такая катастрофа. Что я скажу отцу и сэру Бартоломео? Чашу украли как раз накануне того дня, когда ее следовало доставить заказчику.
Прошло немного времени, прежде чем Теодор сумел собраться с мыслями и выдать практические указания. Следовало немедленно известить констебля и магистрат. Отцу он сам все расскажет утром во время завтрака. До этого момента Теодор категорически запретил обсуждать эту трагедию среди слуг.
— И поскольку мы с вами единственные, кто об этом знает, я полагаюсь на вашу скромность, Мэттью.
— Можете не сомневаться, сэр, — сказал мистер Мэттью и слегка поклонился.
Затем с помощью дворецкого Теодор быстро оделся и пошел в мастерскую, чтобы собственными глазами увидеть место преступления.
ГЛАВА 7
Обычно Агнесс Мидоус снов не видела, а если и видела, то, проснувшись, ничего не могла вспомнить. Но в ночь исчезновения Роуз Фрэнсис ей мешал спать шторм. Она провела беспокойную ночь и утром проснулась с незнакомым дурным предчувствием. Подушка была влажной, глаза опухли — все это было ей не свойственно. Она смутно припоминала какие-то подробности, но точно была уверена в том, что сон заставил ее плакать.
Сидя в постели, она заметила письмо, которое накануне ей наконец-то удалось извлечь из кармана болезной миссис Тули. И сразу сообразила: то, что она прочитала перед сном, и вызвало ее ночные кошмары. Она взяла письмо со столика и перечитала его.
Туикенхэм, январь 1750 г.
Уважаемая миссис Мидоус!
Я должна была написать вам раньше, но после вашего последнего визита я свалилась с жестокой нервной лихорадкой, вызванной тем, что я попала под страшный ливень, и не могла встать с постели. Лихорадка и потери сознания заставили моего врача потерять всякую надежду на мое выздоровление. Моя сестра Барбара помогала мне присматривать за вашим сыном Питером, который не заразился и пребывает в славном здравии и бодр духом.
Теперь опасность миновала, но голова до сих пор болит, и я должна отдохнуть, пока окончательно не поправлюсь. Питеру нужно больше, чем я могу ему дать в настоящий момент. Я не могу ждать до вашего следующего визита через две недели. Пока за ним присматривает Барбара, но в следующую субботу она должна будет вернуться к своей семье. Вы должны найти какое-то другое место для Питера.
Письмо одновременно и успокоило, и взволновало Агнесс. Она благодарила Бога, что Питер здоров, но требование миссис Кэтчпоул ставило ее в очень сложное положение. Где она за такой короткий срок найдет другую женщину, которая согласится присматривать за Питером? Ей полагался всего лишь один выходной в месяц, и до него еще оставалось две недели. Ей придется убедить миссис Тули дать ей дополнительный выходной. И, если экономка чувствует себя плохо, добиться этого будет нелегко.
Агнесс напомнила себе, что от дум о ее собственных проблемах пользы не будет никакой. Ее ждали обязанности, и их нельзя было игнорировать. Она обратится к экономке, как только подвернется удобный момент. Тем более что до субботы еще целых четыре дня.
Как и всегда, Агнесс встала в семь часов. Умывшись и протерев тело салфеткой, смоченной в ледяной воде, она надела то, что носила каждый день: коричневые шерстяные чулки, сорочку, нижнюю юбку, поношенные серые юбку и лиф, а также свежевыстиранный и выглаженный фартук. За исключением фартука, все эти предметы туалета когда-то принадлежали Лидии Бланшар, отдавшей их своей горничной Пэтси. Но Пэтси была несколько крупнее Лидии, и ей приходилось одежду перешивать. Те же вещи, с которыми ничего нельзя было сделать, она отдавала Агнесс или кому-нибудь из служанок.
Агнесс, по комплекции походившей на хозяйку, не нужно было ничего переделывать. Костюм подчеркивал ее узкую талию, пышный верх и низ, но сама Агнесс и не подозревала об этих своих достоинствах. Прошло уже несколько лет с той поры, когда она хоть сколько-нибудь интересовалась своей внешностью. Сегодняшний день не был исключением. Агнесс стянула густые темные волосы в пучок и надела чепец. Взглянув в зеркало, она обнаружила, что обычно спокойные янтарные глаза обведены красными кругами, а щеки впали — так на нее подействовали беспокойная ночь и волнения о Питере. Агнесс отвернулась, уверив себя, что все скоро разрешится. Больше не задерживаясь, она вышла из спальни и узким коридором направилась в кухню.
То, что она там увидела, заставило ее моментально забыть про свои собственные тревоги. К этому времени печь должна была уже во всю гореть. Сейчас же сквозь решетку видны были только нерешительные желтые язычки пламени и валил дым — явный признак того, что печь только что начали разжигать. Черный чайник, который должен был уже кипеть, чтобы можно было подать ранний завтрак, был чуть теплым. Подносы, на которых подавали чай наверх, не были выставлены, не было ни масла, ни джемов для завтрака. И на главном предмете в царстве Агнесс — кухонном столе — вместо посуды для завтрака слуг стояло сущее безобразие: пара грязных ботинок.
Если владелец этих ботинок временно не был известен (хотя у Агнесс были свои подозрения), в том, кто виноват во всем остальном, сомневаться не приходилось. Роуз Фрэнсис должна была встать час назад и заняться делом, но почему-то ее нигде не было видно. Агнесс некоторое время стояла задумавшись. Сегодня она не станет уклоняться от выполнения своих обязанностей. Небрежность Роуз была слишком вызывающей, чтобы ее можно было игнорировать. Как будто девица бросала ей вызов. Сегодня она примет этот вызов и выбросит из головы все мысли о кладовке. Она устроит Роуз выволочку, заставит ее работать и, если нужно, будет весь день стоять над ее душой.