— Дорогой, — сказала Селина, — ты так добр, что проявляешь интерес к судьбе моих падчериц. Не правда ли, Клоуэнс? Ведь они для него никто.
Они выпили чай в гостиной и расспросили Клоуэнс о Джереми. Она ответила, что он по-прежнему в Брюсселе. Неделю назад она получила письмо. Но когда он писал, то ещё не знал о женитьбе Валентина. Амадора Полдарк, если они ещё не знают, в следующем месяце ожидает рождения ребёнка. При первой же возможности Джеффри Чарльз снова привезёт семью в Англию. Они в курсе, что он подал в отставку? Хотя и остался на половинном жаловании. А оно лишним не будет, по словам Джеффри Чарльза, потому что сейчас не так-то просто перевести деньги из Испании в Англию, да и чем меньше он зависит от Амадоры, тем лучше.
О Кьюби не упоминали. Клоуэнс не произнесла её имени, потому что не знала, насколько Селина осведомлена о планах Джорджа относительно сына.
Валентин, естественно, оказался менее тактичным.
— На Рождество в Корнуолл приедет Том Гилдфорд. Разумеется, у него разбито сердце.
— Я ему написала, — коротко сказала Клоуэнс.
— Я знаю. Он мне сказал... А знаешь, он сказал кое-что странное. Вообще-то очень странное, Клоуэнс. Он сказал: «Я буду её дожидаться». Вот так. «Я буду её дожидаться».
То же самое он написал Клоуэнс в письме.
— Он просто шутит.
— Надо полагать. У старины Тома удивительный характер. Его так просто с пути не собьёшь... — Валентин потянулся за печеньем. — Я часто думаю — какая жалость, что привлекательная девушка не может раздвоиться или утроиться, так сказать. Я слышал, лорд Эдвард Фитцморис до сих пор не женился.
— Правда?
— Да, именно так, дорогая кузина. Ты стала бы ему хорошей женой. И для старины Тома тоже. И я уверен, Стивен счастлив. Но лишь один из них сумел тебя заполучить!
— А как насчет привлекательных молодых людей? — спросила Клоуэнс.
— Ах да, пожалуй, это иногда тоже справедливо. Хотя немного иначе в некоторых отношениях.
— Кстати, Валентин, — заговорила его жена, прищурив голубые глаза, — если бы ты мог иметь трёх жен, кого бы ты выбрал?
— Дорогая, — холодно отозвался Валентин, — я бы объехал всю страну в поисках ещё двух Селин.
Клоуэнс уехала в четыре, и хозяева настояли, чтобы их грум Гривс сопроводил её до Нампары, где она переночует.
Они прошлись немного все вместе, поскольку Валентин заявил, что хочет поразмяться и любит сумерки. Взявшись за руки, они проводили взглядом гостью и грума, помахали ей, и чуть-чуть постояли, пока лошади не скрылись за углом в вечернем тумане.
— Мне нравится малышка Клоуэнс, — сказал Валентин.
— Я заметила.
— Но она такая добродетельная. Она считает, что раз замужем за Стивеном Каррингтоном, то связана с ним до гроба, и никогда не посмотрит на сторону.
— Разве не в этом смысл брака?
— Есть и исключения. Не хочешь ещё немного пройтись?
— Вниз по склону?
— Вниз по склону.
— Скорее стемнеет.
Валентин высвободил руку.
— Доверься мне.
Селина засмеялась.
— Вот уж ни за что!
— И это верный подход. Но тебя может ожидать сюрприз.
— Приятный?
— Кто знает?
— Что ж, тогда ладно.
Она дала Валентину руку.
Он помог жене спуститься на несколько футов, а потом притянул к себе и начал целовать.
Она стала вырываться, но не слишком решительно.
— Не здесь.
Гладкие тёмные волосы упали Валентину на бровь.
— Я часто думаю — до чего же странно, что теперь всё законно. Нет больше нужды прислушиваться к старику в соседней комнате.
Селина поёжилась.
— Не вспоминай об этом.
— Я вспомнил об этом из-за контраста. Только не говори, что тебе это больше нравилось, когда было запретным.
— Разумеется, нет! Валентин, как же ты испорчен, раз предполагаешь подобное!
— Испорченные люди умеют получать удовольствия.
Он выпустил Селину, снова взял её за руку, и они, спотыкаясь и поскальзываясь, спустились на ровную площадку, расчищенную от зарослей утёсника.
— Именно это место привлекло Анвина Тревонанса и Майкла Ченхоллса.
— Я знаю. Когда сэр Анвин заезжал летом, мы сюда ходили.
— Мы должны от него избавиться... Знаешь, Селина, в сумерках твои глаза как кошачьи. Прикрыты, как у кошки. Но всё видят. Распусти волосы.
— Дорогой, здесь же слуги!
— Ну и что нам до них?
— Предмет для сплетен. «Угадай, в каком виде я застала хозяйку вчера вечером!»
— Скорее они будут сплетничать о том, что сейчас сделает хозяин, если ты будешь смотреть вот так.
— А как мне смотреть? Холодно? Неприступно?
— Не верю, что у тебя получится!
Они замолчали. На море мигали огоньки полудюжины рыбацких лодок.
— Хочешь, я кое-что тебе скажу? — спросил Валентин.
— Говори, будь добр.
— Тот вечер в Кардью. Ну, когда я рассказал отцу о нашей свадьбе и мы повздорили, я сказал ему тогда, что обожаю и саму землю, по которой ты ходишь.
Селина прижалась к нему.
— Ох, Валентин, ты такой милый.
— Но я в самом деле имел это в виду. Это правда!
— Разумеется, я тебе верю. Пускай это и незаслуженно...
— Это правда в буквальном смысле, — сказал он.
Снова повисла пауза. Селина смахнула с волос соломинку.
— Не уверена, что понимаю, о чём ты, Валентин.
— Это правда в буквальном смысле. Я обожаю ту землю, по которой ты сейчас ходишь.
Селина стряхнула с подола юбки пыль и приставший вереск.
— Это что, какая-то шутка? — спросила она тихо и холодно. — Насмешка? Да, я поняла, что это шутка. Это забавно, Валентин.
— Забавно, но истинная правда. Я не мог бы яснее выразить то, что сейчас у меня на уме.
— Что?..
— Что я обожаю ту землю, по которой ты сейчас ходишь. Ты не понимаешь? Если предпочитаешь другое слово, я жажду заполучить эту землю. Первоначальные данные Ченхоллса были слишком оптимистичны, но более поздние показали, что новое предприятие стоит свеч. У нас получится.
Селина застыла.
— Прежде ты иногда выказывал сарказм и цинизм, — сказала она через некоторое время. — Я всегда убеждала себя, что это не обернётся против меня. И почему же сейчас вот так?
Валентин погладил её по волосам, но Селина отодвинулась.
— Это не направлено против тебя, котёнок. Это горечь на жизнь.
— Я всё равно не понимаю. Ты пытаешься сообщить, что женился на мне ради денег, дома и земли?
Валентин обдумал ответ, рассматривая рыбацкую лодку.
— Я женился на тебе ради тебя. И всего, чем ты владеешь. И ради земли, по которой ты ходишь. Во мне течёт кровь горнодобытчика, с этим я ничего не могу поделать. Да и не желаю. Сегодня утром я написал друзьям, которые могут одолжить мне денег на шахту. Думаю, что сумею их убедить.
Он произнес это чётко и ясно, но без тени эмоций или симпатии.
Селина неожиданно взорвалась:
— Тебе не о чем беспокоиться! Теперь мои деньги принадлежат тебе. Я больше не богатая вдова, а не имеющая значения жена!
— Благодарю, но у меня есть гордость, и я предпочитаю сам сделать состояние. Но всё же во многом рассчитываю на тебя. Деньги, это верно, чтобы было на что жить. Твое тело, которое сейчас я желаю больше всего на свете... Если я и циник, Селина, то тебе придётся с этим смириться... как и с моей любовью. Как придется смириться и с моей неверностью.