У Грамблера Бен уговорил их пойти по старой тропинке позади шахты, не желая, чтобы его видели в таком состоянии. Особенно его унижало, что в помощниках оказался Певун, деревенский шут. У шахты Эмма извинилась и ушла, уверенная, что теперь Певун справится без неё. Она помчалась обратно в «Герб пройдохи».
Для обычного пьяного состояния слабость Бена казалась необычной. Очевидно, выпивка всё сильнее ударяла Бену в голову, периодически он отключался и норовил упасть. Поэтому время от времени он приваливался к стене или изгороди, чтобы собраться с мыслями и силами, пока Певун добросовестно ждал рядом.
День клонился к вечеру. Редкие кривые деревца припали к земле, словно в ожидании порки. Нависающие облака неслись, несмотря на безветрие. Все краски в пейзаже исчезли, оставив от зелени один унылый серый цвет, как будто декабрь, только с листьями.
У церкви Сола несколько зевак уставились на странную парочку, ковыляющую по тропинке. Пара человек их поприветствовали, и обоим Певун бодро ответил. Когда они дошли до лавки, Бен остановился и, шатаясь, попытался поправить шейный платок.
— Ладно, хорош, — выговорил Бен. — Я уже дома. Можешь идти, юный Певун. И спасибо.
Бен качнулся к двери, и тут колени его подогнулись.
В итоге Певун толкнул дверь лавки, внутри никого не оказалось. Он затащил туда Бена и чуть ли не на себе поволок его по крутой тёмной лестнице в спальню.
Он довёл его до кровати, но не успел уложить, как послышался грохот шагов и появилась Кэти.
— Это ещё что значит? Певун, чего ты тут делаешь? Бен, ты где был? Мама подняла ужасный шум. Где ж ты его нашёл, Певун?
И он объяснил, пока они укладывали Бена в постель. Умение объяснять никогда не было сильной стороной Певуна, а дело усугублялось тем, что Кэти требовала объяснений, и язык у него стал заплетаться; но правда всё-таки вылезла наружу. Бен целую неделю не ел, а в последние дни ещё и пил не просыхая. Джинни Картер вышла, воспользовавшись присутствием Кэти, и оставила лавку на её попечение, чтобы повидать родителей в Меллине и разузнать у них, ходил ли Бен на шахту, обедал ли у них, как и что.
Бен сердился на помощников и ворчал, что он не маленький и сам о себе позаботится, и ежели ему захотелось выпить, то их это не касается, так что шли бы они оба к чёрту.
Кэти с грохотом спустилась по лестнице, чтобы приготовить чашку крепкого чая с молоком, и поставила на огонь кастрюлю с супом из баранины. Певун дважды крепко приложился головой о стропила, прежде чем освоился, и тут заметил орган, который Бен пристроил к стене. Его восхитило это сооружение, ужасно захотелось подудеть и нажать ногами на педали; и лишь злобный и неблагодарный взгляд Бена не позволил ему это сделать.
Вернулась Кэти, и Бен, сперва поворчав, что его стошнит, глотнул чая и стал понемногу успокаиваться. За окном почти стемнело.
Кэти подобрала бумажный свёрток и развернула его.
— Мама дорогая, что это?
— Спарража, — улыбнулся Певун, который каким-то образом до сих пор не потерял свёрток.
— Твоя что ли?
— Ага. Нёс доктору Энису, но потом увидал Бена.
— Где ты её раздобыл, Певун?
— Чего раздобыл?
— Спаржу.
— Не знаю.
— Так я и поверила. Ты её нарвал.
— Ну... Выдрал в саду.
— В каком саду?
— В Плейс-хаусе.
— Просто взял без спроса? Или тебе кто-то дал?
— У доктора Эниса лихорадка. Думал его порадовать.
— Так значит, ты её взял? Спёр, получается?
На вытянутой физиономии Певуна отразились тревога и смущение.
— Тяжко найти чего-нибудь для доктора Эниса. Думал его порадовать.
— Да, но... — Кэти откинула волосы и забрала у Бена чашку. — Тебе полегчало?
— Если тебя порадует ответ, — пробормотал Бен, — то так и скажу.
— Схожу-ка за бараньим супом, — проговорила Кэти и опять загрохотала вниз по лестнице.
Лицо Певуна просияло улыбкой.
— Навроде шахта хорошо работает, а? Хорошо работает, это самое, славно работает.
Бен промолчал.
— Какой чудный орган, Бен, — не утерпел Певун. — Красивый-прекрасивый. Как он звучит?
— Как самый обычный орган, — ответил Бен.
— Ага, — только и произнёс Певун, изогнувшись под таким углом, что любому бы стало ясно — он хочет сесть на скамейку перед органом, но всё никак не получал одобрения.
— Говорят, любой трудяга на Уил-Лежер получит премию на Михайлов день. Жаль, я не работаю на Уил-Лежер.
— Лучше сиди, где сидишь, — посоветовал Бен. — Ты разбираешься в лошадях. А в меди и олове ничего не смыслишь.