— С ним всё в порядке. Три дня провалялся, залечивал раны, набирался сил. А дальше его даже ворчание Патрика не удержало в постели — ты ж знаешь нашего беспокойного командира!
— А остальные? Как Шон? Надеюсь, успел вернуть своё лицо до того, как умер Эйвеон?
— О, да. Но чудом. Представляешь, они с Мартином где-то раздобыли этот цветок… Лисий огонь, кажется. И успели провести ритуал, пока мы следили за битвой Ооны и Медб. Может, помнишь, Эйвеон тогда сбежал? Так вот, оказалось, что он застукал их за ритуалом и пытался помешать, а Мартин жутко разозлился и отделал его так, что тот ещё несколько часов не мог встать. Спасибо, что бил не по морде. А то Шон был бы не рад.
— Жаль, я этого не видел, — смешок отозвался острой болью в рёбрах. — Слушай, я вот чего не понял: для чего Эйвеон пытался вмешаться в бой с Бэлеаром? Я думал, он любит Браннана. Зачем ему желать поражения своему королю?
Келликейт пожала плечами:
— У него самого теперь не спросишь. А догадки есть разные. Браннан, например, считает, что его дружок окончательно спятил, когда понял, что теперь придётся жить со своим жутким лицом. Мартин думает, что тот пытался покончить с собой таким затейливым способом, — для эльфов ведь нет худшего позора, чем уродство. А вот у Шона совсем другое объяснение: он считает, что Эйвеон до последнего пытался защитить своего короля.
Бард вытаращил глаза.
— Хороша защита, ничего не скажешь!
— А мне кажется, что Шон прав. Сам посуди: Бэлеар был очень силён. Он легко мог убить Браннана. Но при стороннем вмешательстве бой сразу прекратился бы. Браннан проиграл бы, но остался жив. Мне кажется, это вполне в духе Эйвеона: сохранить жизнь, не подумав о чести. Вот только он не учёл, что для самого Браннана всё наоборот: честь дороже жизни.
— Хм… да, может, и так. Боюсь, в случае успеха Браннан сам бы его пристукнул.
— Наверняка он знал, на что идёт. Но теперь это уже не важно — всё случилось, как случилось. — Девушка встала. — Слушай, мне не нравится эта твоя бледность. Я всё-таки схожу за Патриком.
Не хотелось этого признавать, но Келликейт была права: Элмерик чувствовал, что разговор изрядно утомил его. Перед глазами плыли тёмные пятна, и казалось, что кровать под ним покачивается, словно лодка на волнах.
— Последний вопрос, — взмолился он. — Я точно изведусь, если не узнаю, почему всё-таки Калэх спасла Каллахана?
— Тебе будет проще спросить у неё, когда вы снова встретитесь, — улыбнулась Келликейт, оправляя складки платья. — Ты смотрел весь бой её глазами, и поэтому едва не сошёл с ума. Вы с ней связаны, Рик.
— Что за чушь? — Элмерик неверяще уставился на неё. — Как я могу быть связан с королевой Зимы? Я ведь и родился-то в мае…
— А ты ещё не понял? — Келликейт, наклонившись, заботливо поправила на нём одеяло. — На самом деле никакая она не королева Зимы. Все тоже так думали, но ошибались. Калэх — это сама богиня судьбы. А барды и филиды — все, кто владеет магией слова, — её любимцы с изначальных времён. Она пристально следит за каждым из вас, а порой испытывает. Потому что и вы частенько испытываете судьбу.
Эти слова были, бесспорно, важными, но всё же ускользали. Элмерик со вздохом прикрыл глаза. Вообще, он ещё о многом хотел расспросить Келликейт. Например, узнать, удалось ли Каллахану отыскать его родных, как вообще обстоят дела в родном Холмогорье и куда подевались все фоморы после смерти своего повелителя, но у барда не было сил даже поднять веки — не то что ворочать языком.
К счастью, на этот раз он не впал в безумие или беспамятство, а просто заснул крепким сном.
Ему приснилась чудесная лесная поляна, залитая мягким солнечным светом. Высоко над головой пели птицы, а где-то неподалёку весело журчал скрытый от глаз родник. В воздухе пахло летом, и на душе было хорошо и спокойно, как будто все волнения и тревоги последних дней остались позади. Элмерику нравилось это место.
Он огляделся, всё-таки нашёл в кустах ручеёк, весело бегущий по камням, и, присев на корточки, склонился, чтобы напиться. От студёной воды больно заныла ладонь, влага без остатка просочилась сквозь пальцы, а за его спиной вдруг раздался звонкий женский голос:
— Уверен, что хочешь испить из Источника Правды, бард? Тот, кто узнает его вкус, больше никогда не сможет солгать — ни словом, ни песней.