— О Игорь Святославович, вы счастливчик! — сказал Кастальскому одутловатый, с водянистыми веками купец в соломенной шляпе, с тяжелой ореховой тростью в руке, посмотрев на Малясову. — Какая канареечка! А! — добавил он восторженно, нимало не смущаясь ни своими словами, ни прямым взглядом, словно перед ним стояла не взрослая женщина, а маленькая девочка, которую можно бесцеремонно похвалить за красоту, погладить по голове, потрепать за щечку.
— Это к Степану Романовичу! — сказал Кастальский тихо. — Но он занят и не может принять.
— Гм-гм! — громко кашлянул Мушкетов, вывернув красные глаза на Малясову, и жесткие, черные, нечесаные кудри его, казалось, еще больше разлохматились. — А ты доложил Степану Романовичу? — спросил он Кастальского.
— Степан Романович занят. Я просил даму подождать, — отвечал Кастальский, и скулы его чуть покраснели.
Мушкетов посмотрел на него исподлобья, ни добродушно, будто глядел поверх очков, сказал:
— Доложи, брат, доложи. Пусть примет.
— Не часто, не часто в нашей азиатчине встретишь истинно русскую красавицу, — снова сказал купец и вдруг обратился к Малясовой. — Вы уж извините нас за откровенность, бога ради. Но приятно вами полюбоваться.
Купцы ушли. Мушкетов вернулся в свои кабинет, Кастальский к своему столу.
— Так вы доложите, пожалуйста, — сказала Малясова.
— Пусть докладывает Пушкин! — ответил он грубо и мельком взглянул на молодых офицеров.
— Что?
— Я сказал: «Пусть докладывает Пушкин». Как видно, он вам очень дорог.
— Это верно. Но как вы смеете говорить дерзости? Ведь вы на службе!
— А почему вы смели отчитывать меня как гимназистика?!
Ничего не ответив, она решительно направилась в кабинет Мушкетова.
— Стойте. Я доложу. Только пусть выйдет полковник, — смиряясь, сказал Кастальский.
Малясова ждала еще несколько минут. В приемную то заглядывали, то входили какие-то люди, о чем-то говорили с Кастальским. В коридоре беспрерывно топали, шумели. Хлопали двери.
Наконец полковник вышел. Малясова молча посмотрела на Кастальского, и он тотчас скрылся в кабинете Путинцева.
— Его превосходительство не может вас принять, — сухо сказал он Малясовой, возвратившись от Путинцева.
— Не может?
— Да, не может.
Кастальский копался в своем столе.
— Вы назвали ему мою фамилию? — спросила она.
— Да, назвал. Малясова Надежда Сергеевна.
— И он сказал, что не может принять меня?
— Да.
Она смотрела на него пристально, долго, потом сказала:
— Не может быть. Вы не назвали ему фамилию. Кастальский усмехнулся, пожал плечами.
Она все стояла, смотрела, как он копается в столе, и вдруг решительно и быстро пошла в кабинет Путинцева.
— Нет, нет! Прошу вас… Без доклада нельзя! Нельзя! — рванулся за ней Кастальский.
Он опередил ее, загородил собою дверь.
— Вы не так уж вежливы, госпожа Малясова, — сказал он насмешливо и добавил раздельно — Нель-зя.
— Я вам не верю. Вы обманули меня. — Она отстранила его рукой и открыла дверь.
— Разрешите, ваше превосходительство! — сказала она, мгновение помедлив у порога, а затем направившись по ковровой дорожке к столу.
Путинцев медленно встал.
— Что вам угодно? И почему без доклада? Я просил вас. Кастальский!.. — сказал он с раздражением.
— Ваше превосходительство! Я говорил, но…
Путинцев махнул рукой. Кастальский вышел.
— Слушаю вас, — сказал Путинцев, продолжая стоять и очень серьезно, твердо, прямо глядя на Малясову.
— Моя фамилия Малясова. Ваше превосходительство, вы забыли, вчера…
— Нет, не забыл, госпожа Малясова. Но я сегодня не принимаю.
— Да, я понимаю, я очень ценю ваше время, но… мне нужна ваша помощь, — сбиваясь и бледнея, говорила Малясова.
— Ничем не могу помочь… Я сейчас занят, — скатал он с холодным раздражением.
— Да, конечно. Я понимаю… Но во имя того, что… вы были так добры вчера… И я надеялась…
— Вчерашний день прошел, госпожа Малясова. Не надо надеяться.
— Как?
У нее начинали дрожать губы.
— Какая у вас просьба?
— Нет, нет… Мне ничего не надо…
Она хотела повернуться и пойти к двери, но не могла двинуться, шевельнуть ногами — такой невыразимой тяжестью вдруг налились они, словно стали чугунными.
— Скажите, скажите вашу просьбу, — чуточку мягче сказал Путинцев. — Ну?
— Хорошо. Я скажу… Сейчас…
Она открыла сумочку, достала платок, вытерла холодный пот со лба.
— Мне не выдают медикаменты. Со мной было несчастье…
— Да, ваш супруг рассказывал вчера… Но ведь вы, кажется, работаете в Обществе Красного Креста?