— Не пахнет. А то вот пил я эту самую водку один раз на базаре, лет восемь тому назад, так помню, как пахла. Эта, видно, получше той-то, будет, а, братец Гулям?
— Лучше, лучше. Пей, — сказал Гулям, держа перед собой большую горячую дымящуюся кость с мясом и разглядывая, с какой стороны лучше к ней приступить.
Дусмат поднес пиалу ко рту, немного еще подержал, собираясь с духом, подумал и опять сказал:
— Говорите, сыночек у нашего бая родился? Это важный случай. Да и то сказать: какой вред мы видели от нашего уважаемого бая? Нет, никакого вреда не видели. Уж расчет всегда полностью. За то и стараемся. Кабы не доброта нашего управляющего, кормильца дяди Абдуллы, так не видать бы мне моей жены Айнисы и моего сыночка Худайкула. Где бы я взял полдесятка баранов за калым отдать?
— А ты пей да отдай пиалу сюда, — перебил его Гулям.
— Сейчас выпью, — сказал Дусмат. — Да хоть вот за вас… Разве грех будет выпить? Живого человека, бывает, годами не видим… А тут вы приехали, да сразу трое. Ведь это праздник для нас.
— Вот и пей, — сказал Гулям. — Только не останавливайся, когда станешь пить. Все сразу пей, большими глотками. Одним верблюжьим глотком сможешь?
— Верблюжьим? Смогу.
Дусмат решительно понес пиалу ко рту, но не смог выпить одним глотком, выпил тремя. Тотчас пальцы его сами разжались, пиала выпала из рук, рот раскрылся, и Дусмат не мог передохнуть, словно его схватили за горло и начали душить.
Трое приятелей громко хохотали. А Дусмат вдруг увидел, как они все вместе, не поднимаясь с места, поплыли от него в сторону, исчезли, только голоса их раздавались где-то рядом, у него за спиной. Дусмат поводил мутными глазами, ища приятелей. В какое-то мгновение они появились перед ним опять так же близко, сидя на своем месте, словно никуда и не уходили. Ему стало удивительно, что они здесь, но Дусмат не мог понять, близко они или далеко, потому что все они то отдалялись от него, то приближались. Видно, они задумали с ним пошутить, поиграть зачем-то.
«А может я пьян, и они сидят на месте?» — подумал Дусмат и протянул руку, намереваясь достать ею до Гуляма.
— Гы-ы… — засмеялся он и сам удивился себе: такого странного смеха у него никогда не было. — Играете?.. В прятки со мной играете? — сказал он вслух.
— Чего ты мелешь чепуху! — грубо оборвал его Гулям и стряхнул с плеча руку Дусмата.
Тотчас они все трое опять исчезли. Дусмат повалился наземь и больше ничего не слышал.
Очнулся он перед утром, когда рассвет дымился еще за горами, и не сразу понял, отчего ему так дурно. Тяжелая голова гудела, к горлу подкатывалась тошнота, все тело разламывала боль.
— Ой-бой, как я тяжело заболел, Айниса, — со стоком вслух пожаловался он жене и окликнул погромче: — Айниса! Дай мне айрану.
Ему никто не отозвался.
Дусмат нашел Айнису через три дня в пенистой горной реке, прибитую течением к сизо-зеленым большим валунам на мелком перекате.
Дусмат ошалел от горя и с полгода ходил сам не свой, как помешанный. Он считал себя главным виновником смерти жены и не мог простить себе своей беспечности, своей дурости тогдашней. Потом в нем проснулся гнев, и ему стало ясно, что нельзя оставлять Гуляма безнаказанным, надо отомстить за жену, убить Гуляма, да и тех двоих тоже убить. Целыми днями и бессонными ночами он стал думать, как убьет Гуляма и как потом ему станет хорошо на душе. Он представлял себе, как придет в селение, гордо пройдет по улице прямо к дому этого подлеца, позовет его во двор и скажет: «Гулям, я пришел за тобой. Хочу исполнить свой долг». Потом стало казаться, что лучше это сделать тайком, — подкараулить Гуляма где-нибудь на дороге, спрятаться за дувалом или за деревом и ждать, когда Гулям пойдет из гостей. «Ведь ходит же он в гости, каждый день ходит, вот и подкараулить», — думал Дусмат. Потом он отказался и от этой мысли. «Зачем идти в кишлак и караулить его на дороге? Он и сам приедет сюда. Ведь приезжал же он прежде за баранами», — решил он и стал ждать Гуляма.
Чем дольше он ждал Гуляма, тем эта мысль жгла его все сильнее. Иногда он вскакивал по ночам оттого, что явственно слышал стук приближающихся копыт и голоса людей. Он шарил рукой по земле, под халатом, где всегда лежал нож, и долго сидел на циновке, напряженно вслушиваясь, но кроме гулкого стука в груди ничего не слышал. Иногда даже днем раздавался вдруг у него за спиной голос жены или смех Гуляма. Дусмат быстро оборачивался. Никого не было.
Жизнь его скрашивал сын Худайкул. И однажды Дусмата пронзила ясная и трезвая мысль: а на кого же он его оставляет, решаясь на такое дело? «Хорошо, если мне удастся убежать с Худайкулом, а если не удастся и меня арестуют?» — думал он, и ему стало страшно за судьбу сына. Дусмат стал благодарить бога, что он спас его от этого поступка, стал просить силы стерпеть, удержать руки, если приедет Гулям.