— Что же это вы переметнулись? — укоризненно говорил им Худайкул, с трудом разыскав их среди зеленого поля или в чьем-нибудь незнакомом дворе. — Надо было закончить у меня все дела по чести по совести, а потом уж уходить.
Декамбай с Балтабаем виновато молчали, смущенно почесывали то бритую голову, то острый кадык на длинной загорелой шее.
— А может быть ты, Худайкул, кого-нибудь другого взял бы помочь-то тебе? — неуверенно говорил кто-нибудь из них. — Ты ведь будто бы недоволен нами. Говоришь — ленивы мы да руки у нас неумелые.
— Говорил, а теперь не говорю. Руки у вас не только умелые, а прямо-таки золотые. Только, видно, не для каждого. Этим и повернули вы душу мою. Если бы кто другой, не вы, не пошел бы я кланяться никому.
Если б нашелся человек, который год или два назад сказал бы Худайкулу, что эти два бездомных батрака, молокососы, которые сами-то не знали, как свою жизнь устроить, вдруг повернут его душу так, что он всю жизнь будет их помнить, Худайкул не поверил бы и не побоялся бы побиться об заклад на все свое богатство, хранившееся теперь не в горах у кривой арчи, под красными камнями, а где-то в саду, под дувалом.
А так случилось. Поздней осенью, когда начались ненастные дни и все работы у Худайкула были закончены, он позвал парней в комнату, на мужскую половину, погреться у сандала, и положил перед каждым из них кучу серебра. По тем временам это была щедрая плата. Худайкул молча, но весело и гордо поглядывал на батраков.
— Ну как? Не обидно будет? — спросил он и опять перевел взгляд с одного на другого.
— Обидно, — сказал Декамбай. — Обидно, Худайкул.
— То есть как? Мало? — отшатнулся Худайкул, выкатывая из орбит глаза. — Ну вы уж, я вам скажу, совсем совесть потеряли. Сколько раз вы от меня уходили? Вспомните. А теперь чего же вы хотите? Ограбить меня?
— Худайкул, не кипятись прежде времени, — спокойно произнес Декамбай. — Послушай, что мы тебе скажем.
— Не хочу слушать. Не хочу ничего знать. Я мог бы, как другие, ничего вам не дать.
— Вот это самое мы и хотели тебе сказать. Но ты ведь не выслушал нас.
— Что? Что сказать?
— Нам не надо от тебя ничего. Понимаешь?.. Не надо денег. Кормил ты нас за нашу работу, хорошо кормил. Мы сыты были. Вот и спасибо. А денег нам твоих не надо.
— Все-таки думаете — мало я вам даю?
— Да нет, Худайкул, не мало. Понимаешь, не мало. Только не за деньги мы пришли к тебе работать. Помочь пришли, по-братски. Понимаешь?.. Мы ведь тебе и тогда об этом говорили. Но ты не поверил. Уважаем мы тебя. Все-таки наш ровесник, хоть теперь и богатым стал. Не хотим мы с тобой никаких счетов, ни расчетов сводить.
Они ушли, оставив Худайкула наедине с собой да с двумя горстями серебра, лежавшего на красном сатиновом одеяле, покрывавшем сандал. Худайкул сидел, глядел на серебро, думал: «Ну, учудили. Ай да галачи! Денег им не нужно! Таких дураков еще на свете не было, чтобы от денег отказывались. Да ведь кто? Декамбай с Балтабаем! А? Хоть бы люди были. А то ведь голь перекатная. Кроме табакерки и похвастать-то нечем». Но что бы ни думал Худайкул, а в душе его словно действительно что-то ворочалось.
Да, есть на земле странные люди, Худайкул, есть.
Больше всего не хотел Худайкул, чтобы люди считали его бедным человеком, боялся этого, и все тяготел к богатым. Но те видели, какой он богатый, тех на мякине не проведешь: весь доход его был от сада да еще от бахчи, на которой сам и пот льет и мозоли на руках наращивает, как последний поденщик. Только раз нанимал себе настоящих батраков, Декамбая да Балтабая, когда строился, обзаводился семьей да хозяйством, так и то даже эти галахи, говорят, денег с него не взяли, пожалели, видимо, своего брата — галаха, батрака. И сельские богатеи — мулла Мирхайдарбек-ходжа, волостной управитель Абдулхан, мираб Хашимбек держались с ним примерно так же, как сам он держал себя, с Декамбаем да Балтабаем. Одним словом, от бедных Худайкул отстранился и к богатым не пристал, потому и жил в каком-то особом одиночестве. Но как ни трудно сводил он концы с концами, все-таки женился еще раз, взял вторую жену.
Теперь уж и вовсе нелегко стало Худайкулу сводить эти самые проклятые концы: не успеет он отвезти на своей арбе два-три мешка пшеницы на мельницу да смолоть ее на муку, как уж говорят: рис кончился, надо ехать на рисорушку, везти шалу.