— Кто?
— Твой кучер.
— Кузьма Захарыч?
— Да.
Бледнея, Надя долго, молча смотрела на Августа, потом, присела на кровать, бессильно положила руки на колени.
В это время за стеной, на дороге, раздался стук колес, затем во дворе на террасе послышались шаги.
— Дверь-то на замке, — сказал чей-то женский голос.
— Так не та дверь. Вот эта. А там амбулатория, — ответил полушепотом другой, мужской голос, в котором и Надя, и Август сразу узнали Кузьму Захарыча.
Дверь отворилась, и Кузьма Захарыч, чуть пригнувшись, шагнул через порог. Следом за ним вошла женщина.
— Кого я вижу! Надежда Сергеевна! Голубушка! Вы здоровы?! — воскликнул Кузьма Захарыч, обрадованный и тем, что видит ее на ногах, здоровой, и тем, что видит ее в таком необычном, блистательном, царственном наряде. — Или, может, вы собрались куда-нибудь? Не к губернатору ли?
— А к губернатору можно явиться в этом наряде? — пересиливая смущение, сказала Надежда Сергеевна. Она была ошеломлена внезапным появлением этих людей и смущена, что они застали ее врасплох в такой необычной и пышной одежде.
— К губернатору? — переспросил Кузьма Захарыч. — Можно. Вот я и спрашиваю: может, вы к нему собрались? Может, он здесь?
— Как? Почему здесь? Он? Генерал-губернатор… Здесь? — ничего не понимая, спрашивала Надежда Сергеевна.
— Вы позволяете себе болтать лишнее, дорогой Кузьма… — вдруг сказал. Август.
— Что лишнее, Август Маркович?
— Генерал-губернатор — начальник края. И вы, как старый солдат… не должны говорить о нем в таком фамильярном тоне. Должны уважать.
— Кого уважать? Его уважать? Этого палача?
— Что-о?!
Август белый, со стиснутыми кулаками шагнул к Кузьме Захарычу.
— Успокойтесь, Август Маркович. Я ведь знаю, что говорю. Зверюга. Палач — этот самый генерал-лейтенант Деан Иванович Суботич. Он всего и года-то не управлял краем. Сегодня у нас что? Какое число? Двадцать второе сентября 1906 года?
— Кузьма Захарыч!
— Сейчас, Надежда Сергеевна. Сейчас, голубушка. Я ведь вижу, вы на ногах! Стало быть, хворь ваша позади, — сказал он мягко. — Ну и хорошо. И даже преотлично. А то вот кроме госпожи Ягелло Маргариты Алексеевны и ехать никто не хотел. Госпожа Ягелло, как и вы, сестра милосердия. Да вы, должно быть, и знакомы даже. А врачей нет. Не мог никого уговорить. Боятся.
— Боятся? Чего боятся?
— Ехать далеко. А в городе все кипит. Волнения. Манифестация. Вот и боятся. Только вот госпожа Ягелло… Да вы займитесь пока, Маргарита Алексеевна, — обратился Кузьма Захарыч к спутнице, все еще молча стоявшей позади него у порога.
— Да нет… ничего… Не беспокойтесь, пожалуйста. Я ведь уже здорова, — внезапно заволновавшись и опять начиная смущаться, заговорила Надежда Сергеевна. — Вы скажите, ради бога, что там, в Ташкенте, Кузьма Захарыч? Неужели продолжается 1905 год? А вы раздевайтесь, пожалуйста, коллега. Раздевайтесь. Август, помоги.
Но ни Август, ни Ягелло не слышали Надю. Все стояли и смотрели выжидающе на Кузьму Захарыча.
— А?.. Кузьма Захарыч? Неужели продолжается 1905 год? — снова спросила Надя, зачем-то прижимая к груди скрещенные руки и не замечая этого.
— Да. Продолжается. Опять бастуют рабочие конного трамвая. Вот уже третий день — с двадцатого сентября — бастуют служащие разных торгово-промышленных предприятий. Третью неделю не приступают к работе служащие почтово-телеграфного ведомства. Шестого сентября 1906 года убит прокурор Ташкентской судебной палаты действительный статский советник Шарыгин. Четыре дня тому назад убит управляющий гражданской ветеринарной частью в Туркестанском крае статский советник Курицын. А в городской думе чуть не каждый день происходят бурные заседания.
— Боже мой! За что же этого… Курицына? — спросила Надя, все крепче прижимая руки к груди.
— Курицын любил есть курочек, а базары снабжал гнилым мясом, — сказала Ягелло.
— Ладно. Мне надо лошадь отвести к Филиппу Степановичу: А то она все стоит на дороге, — сказал Кузьма Захарыч.
— Стойте. А что вы хотели сказать о начальнике края? — остановил его Август.
— А то, что и сказал, — ответил Кузьма Захарыч. — Подлюка. Зверь, — и снова повернулся к двери.
— Нет, стойте.
Август встал у порога, загородил собою дверь.
— Да я сейчас приду, Август Маркович. — Кузьма Захарыч спокойно улыбнулся, чуточку сдвинув со лба свой брезентовый картуз.
— Нет… Уж коли вы так храбро говорите, так извольте говорить до конца, — потребовал Август.