— Тогда давайте сядем, — снова с улыбкой предложил Кузьма Захарыч.
Он сел на табурет, снял картуз, ударил им по коленке. Все это он сделал спокойно, лихо, весело. Видно было, что у него отличное настроение.
— Садитесь, Маргарита Алексеевна. Да и вы тоже, Надежда Сергеевна. Я как увидел, что вы на ногах да здоровы, так у меня словно ворота в груди открылись. Дышать стало легко. А то все время думал, как вы тут.
— А мне думается, что у вас не от этого так легко на душе, — сухо сказал Август, искоса подозрительно глядя на Кузьму Захарыча.
— Да нет, Август Маркович. От этого. Я не лицемер. Ну, а если думаете… что ж… — Кузьма Захарыч мимолетно, только краешком глаз глянул на Маргариту Алексеевну. — И это верно. Вот думаем обвенчаться… Если желаете, поздравьте.
— Обвенчаться? — Надя вся вспыхнула жарким зоревым огнем, поднялась со стула. — Как это чудесно! Поздравляю вас, Кузьма Захарыч! Маргарита Алексеевна! Поздравляю. Счастье так редко… Так редко можно встретить счастливых людей… А вы, простите меня, хоть и не очень молоды… Простите, конечно… Вы будете счастливы…
— Спасибо, Надежда Сергеевна. За ваши душевные слова спасибо, — сказал Кузьма Захарыч.
И вдруг наступила пауза. Маргарита Алексеевна, никак не отозвавшись ни на сообщение Кузьмы Захарыча, ни на поздравление Нади, все еще не сняв с себя дорожный пыльник, плотно запахнув его на коленях, сидела на табурете, убрав под неге ноги, и молча, внимательно рассматривала свою соломенную шляпу с красными гвоздиками. Август курил, огненными глазами в упор смотрел на Кузьму Захарыча. Надя поглядела на всех и снова тихо опустилась на стул.
— Боже мой что ж я сижу! Ведь вы с дороги. Хотите и пить и есть, — снова сказала она и снова поднялась.
— Что ж вы молчите! — вдруг крикнул Август. — Высказывайтесь.
Он встал.
Встал и Кузьма Захарыч.
— О чем высказываться, Август Маркович? — опять спокойно спросил он.
— Не притворяйтесь дурачком. Ваша уловка с венчанием мне понятна. Вы спохватились, но поздно. Я вас понял.
— А-а, вы все о том же. Вам не нравятся забастовки. Верно? Вас это раздражает. Ну, а что ж я поделаю. Август Маркович?! Еще вам не нравится, что я назвал Суботича зверем, палачом. А разве это не так? Так. Чей приказ выполняют войска, когда убивают людей, которые просят хлеба? Только хлеба! Его приказ выполняют. Чей приказ действует, когда гноят людей в темных колодцах и клоповниках только за то, что им нечем уплатить подати, всякие там танапные сборы, зякеты, пошлины и так далее? Да если уж на то пошло, я вам наизусть скажу кое-какие параграфы «Положения об управлении краем». Я ведь его читал, это положение. Знаю. И не раз читал. Вот слушайте, что говорит параграф 252: «Обязанности хозяйственных общественных управлений следующие: производство взимания государственных податей и земских сборов, раскладка податей и всяких сборов с населения». Вот в чем состоит главная забота начальника края. В грабеже. Иначе что же это такое, как не грабеж?! Верно, его учредил Кауфман, не Суботич. Но после Кауфмана был опять и Черняев, и всякие там тевяшовы, гродековы, ивановы, суботичи и так далее. Ведь после фон Кауфмана были десятки губернаторов, и никто из них не подумал о том, как накормить бедных, забитых здешних людей, улучшить их жизнь, а был занят тем, как бы лучше их ограбить, снять с народа не одну, а три шкуры. Но ведь известно, что даже с одного вола три шкуры содрать невозможно, а вот с человека, оказывается, возможно. А Суботич в своем зверстве всех перещеголял. Мало того, что три шкуры драл, но еще и расстреливал, убивал, отсылал на каторгу.
Третьего июля восемнадцать человек солдат отправил на каторгу. Вот и Надежда Сергеевна видела — мы как раз в город ехали, — когда их отправляли. Но он знал, что расплата будет, и семнадцатого сентября, четыре дня назад, сбежал из Ташкента.
— Начальник края?.. Сбежал?.. Ты лжешь, крамольник! — медленно, каким-то густым шепотом произнес Август.
— Нет, Август Маркович, не лгу. — Кузьма Захарыч вытащил из-за голенища сапога свернутую газету и прочитал: «Генерал Суботич оставил Ташкент 17 сентября 1906 года не при той обычно торжественной обстановке, как это принято при прощании с оставляющими край представителями русской власти, а ввиду ожидающихся манифестаций со стороны рабочих, преимущественно железнодорожных, келейно, верхом, в сумерки, проселочной дорогой до первой железнодорожной станции в сопровождении небольшого конвоя казаков».
Все выслушали это сообщение молча. Затем Август отвернулся, заложил руки за спину, прошелся по комнате.
Кузьма Захарыч не спеша сложил газету так же, как она была сложена прежде и как ее складывают курильщики в шестнадцать узких и длинных полос, чтобы удобно было оторвать на закрутку, и сунул ее опять за голенище.