Молчит Лёха, не сдаётся, вцепился в руль, как в последнюю надежду и единственную опору.
— А ты чего лыбишься?
Начальная доброжелательность сменилась подозрительным прищуром. Откуда-то запахло кислятиной. Чёрный шар вспыхнул в груди, баламутя в теле мерзкие воспоминания об одноклассниках. «Ты чё тут?», «Ты чё там?». Поразительный лингвистический набор. Пытался объясниться, указать на нелепость как самих вопросов, так и их формулировок. В ответ лишь увесистое «чё» и подозрение на сотрясение мозга. Кулаками махать каждый дурак может. А не дураку нужна причина, чтобы ударить. А на деле — ещё больший дурак.
Сила — последний инструмент в споре, признак отчаяния. У некоторых этот приём не просто последний, но и единственный. Жаль.
— Это нервное.
Так себе ответ.
— Боишься?
— Не боюсь.
— Зря.
Бля.
— А что если мы тебя сейчас трахнем?
Это сейчас серьёзно?
Чёрный шар взорвался и осколки рухнули под ноги, глухо рассыпаясь по резиновому коврику. Мозг завертелся, пытаясь найти верное решение, самое нужное слово.
— Нет.
Голос дрогнул. Не так — увереннее, увереннее. Прохрипел:
— Вы ведь нормальные пацаны.
Саня ухмыльнулся довольной улыбкой. Лесть ласково коснулась его загрубевшей щеки.
— Конечно нормальные. Это я так. Да, Лёха?
Алексей будто не здесь. Держит руль, упёрся взглядом в лобовое, не слушает.
Нелепая ситуация повисла в кабине и ещё некоторое время рассеивалась, вытекала из приоткрытого стекла боковой двери наружу. Сонный морок травил сознание, шепча убаюкивающие слова. Желтеющие поля постепенно наливались солнечным светом, проносясь мимо повисшей в безвременье газельки. Лазурное небо становилось всё выше. Бледное солнце вальяжно разжигало утренний свет. Бензиновые испарения мешались с чистыми запахами начинающегося дня.
Атас!
Машина махнула влево, Алексей резко крутанул влево и вправо, выравнивая почувствовавшего свободу зверя. Вздёрнул голову и матернулся, тормозя у обочины.
— Лёха, бля, я ж говорил, давай я поведу!
Возмущался Саня, хлопая ещё не проснувшимися глазами.
— Давай, садись.
Лёша, нет!
Поменялись местами, выйдя из кабины, попутно разминая затёкшие спины. Саня уверенно уселся за руль, подмигнул в зеркало заднего вида взлохмаченному пацану и гордо захлопнул дверь. Лёха устроился на пассажирском, подложив куртку между головой и стеклом и сразу похмельно засопел.
Мерно гудевший мотор всхрапнул и машина удивительно ровно двинула по дороге, заливаемой лучами солнца — небесные софиты, и Саня тут — главная звезда. Хмельная пелена мгновенно пропала с серых, по-детски восторженных глаз. Ребёнок просто хотел заняться своими любимым делом, а товарищ вредничал и не отдавал одну игрушку на двоих.
Лёха храпел. Я таращил спящие глаза, пытаясь не уснуть. Мозг барахлил, требуя покоя от мысли. Саня уверенно правил машину вперёд. Солнце, не успев ещё выползти из-за горизонта, совсем не по-осеннему жарило, раскаляя воздух в кабине. На обочине мелькнул указательный столб со знакомым названием.
— Дальше мы направо.
Саню не узнать. Пьяный балагур сменился уравновешенным мужчиной.
— Спасибо большое!
— Давай, удачи.
Не смотрел вслед уменьшающейся газельки. Слышал в каком-то фильме, что нельзя провожать взглядом уходящего — не вернётся.
Пошёл своей дорогой, различая вдали сверкающий в утреннем солнце золочёный купол. Отличный ориентир. Сейчас меня ведёт ОН. Но есть ли в этих помпезных церквах дух твой? Ещё несколько часов назад ты не объявился. Или я не заметил? Толкуй, как хочешь, во все стороны правда и не правда тянется. Мир состоит из чёрного и белого, из веры и безверия, из ошибок и успеха. Иначе, давно бы уже все скатились по наклонной в безликую кучу. Равновесие. А так стоим, зиждемся и долго ещё не пошатнёмся. А из ошибок главное верный вывод делать. И ча/ща уже ни в жизнь через «я» не напишу. Но точно не раз засну в электричке. Не всегда с первого раза понятно.
Такой разнообразный, шумный мир уже проснулся, когда я только доковылял через буреломы размышлений к дому и свалился в холодную постель. А когда проснусь — будет новый день. Новая маленькая жизнь.