— Да не во времени! — вновь возмутилась девушка.
— Ч-ч-ч-ч-ч! — зашипел я на неё. — Не важно.
Она сбивала едва уловимый момент моего вдохновения.
А я тем временем закинул ногу на ногу, облокотился на спинку поудобнее и начал рассуждать.
— В стилистике Федора Достоевского это звучало бы так: писатель обнаруживает, что путешественники из других миров — это галлюциногенное проявление гремучего коктейля из совести, аптечного опия, внутренних демонов и страхов. Герой учится преодолевать проблемы общества через улучшение себя.
— Прикольно! — восхищенно выдохнул Борис. Меня часто забавляла такая реакция на банальное словоблудие. — А можно ещё?
— Если бы этот сюжет писал Антона Палыч Чехов, всё сложилось бы так: путешественники становятся объектом изучения писателя как наблюдателя, который разгадывает их характеры и мотивы с умом и тонким психологическим замыслом, погружаясь в глубину человеческой души людей по натуре совершенно чужих.
Парень молчал, переваривая услышанное, что я воспринял как призыв продолжать.
— Если бы это придумал Стивен Кинг, то… — я на пару секунд замешкался, подбирая правильные слова. — Писатель из какой-нибудь Калифорнии понимает, что ворвавшиеся в его дом путешественники обладают силами, способными изменять даже законы вселенной! Он оказывается втянут в мир аномалий и необъяснимых явлений, где ему приходится бороться за свое существование и рассудок, а на самом деле всё это бред, и он — лежит обколотый промедолом, пускает слюни в смирительной рубашке психбольницы, — почему-то вспомнив разбудившую меня мокрую подушку, сморщился я.
— Да вам бы книжки… — воскликнул было Борис, но тут же сдулся. — А, ну да. А экземпляр подпишете?
Уж совсем смущаясь, парень пододвинул книжку.
— Не хватает детективного романа, — произнесла Лиза и тут же пояснила свои слова. — Олег, вы перечислили классических авторов популярных жаров, почему-то обошли вниманием детективы.
И меня, чёрт возьми, раззадорил ее вызов.
— Хотите в стилистике Агаты Кристи?
— Почему нет⁈ — приняла условия девушка.
— Хорошо, — картинно разминая пальцами виски начал я. — Внезапное появление молодых путешественников в доме писателя приводит к запутанному клубку интриг. ложные свидетельства, скрытые мотивы и противоречащие друг другу неопровержимые улики заставляют писателя использовать все свои дедуктивные навыки, чтобы выяснить: убийца — дворецкий!
Признаться, такие упражнения довольно сильно выматывали, но если есть благодарный слушатель, то почему бы не постараться?
Тем более, в последнее время не так много находилась этих благодарных слушателей.
— Прекрасно! — девушка, которую я видел впервые в жизни изобразила аплодисменты. — Просто замечательно! Вы удивительно точно передали стилистику Агаты Кристи!
— Это еще что! — польстился я на неприкрытую похвалу. — А как вы относитесь к раннему творчеству Лукьяненко? Например, писатель обнаруживает, что его собственные произведения начинают воплощаться в жизнь через путешественников из других миров! Он пытается разобраться в том, как остановить необратимый процесс переплетения его фантазий и реальности, прежде чем миры объединятся.
— Лукьяненко⁈ Это кто? — с неподдельным любопытством смотрели на меня оба визитёра.
— Ну как же, — удивился я, почуяв очередной розыгрыш. — Сергей «Свет» Васильевич Лукьяненко — живая глыба российской фантастики! Двадцать пять лет назад его повесть «Атомный сон» и «Лабиринт отражений» лишили меня литературной девственности!
— Может, он имеет в виду Романа Васильевича Лукьяненко — штатного врача экспедиции на Титан? — предположила Лизавета.
Борис же, поймав мой недоумённый взгляд, хлопнул себя по лбу.
— А-а-а, вы же с «Земли 505», и у вас своя история! — вынес вердикт парень. И, несколько раз ткнув в свой стимпанковский наруч, вывел проекцию. Настоящую, объёмную проекцию, как в фантастических фильмах!
— Короче, мы действительно из другой вселенной, — пролистывая что-то вроде трёхмерных фотографий, сказал Борис. — Двенадцать лет назад с космодрома «Байконур» стартовала советская экспедиционная миссия по освоению Титана. И Роман Васильевич Лукьяненко — её штатный медик.
Долистав до нужной фотографии, Борис укрупнил искомое лицо. Не было никаких сомнений — с трёхмерного голоснимка, облачённый в скафандр с надписью «СССР», на меня смотрел подтянутый и румяный классик российской литературы!
— Здесь он как будто лет пятнадцать сбросил, — завороженно произнес я, попытавшись коснуться голограммы.