— Прошлый сюрприз был полной мурой.
— Этот тебе понравится, — заверил отец.
— Хорошо бы он того стоил, — промямлил я.
Не получилось. Это была машина. Сияющая глянцем красная спортивная машина. Когда я вышел на нее посмотреть, отец стоял рядом и похлопывал по кузову рукой, будто только что ему удался фокус. Честно говоря, меня не так бы поразило, если бы он пожертвовал деньги какой-нибудь политической партии. Мой отец! И спортивный автомобиль! Чистейшее безумие! Его затея была не только легкомысленной — она была до мозга костей легкомысленной. Что это? Помрачение рассудка? Распад личности? Поражение или победа? С чем в себе он хотел справиться? Одно стало ясно: он нарушал собственные табу.
Комическая картина: отец забирается в спортивный автомобиль — машину с откидным верхом 1979 года. Пристегнутый ремнями к сиденью, он похож на испуганного первого астронавта.
Теперь я считаю, что это была смелая попытка — настоящий акт вызова самому себе — внутренним голосам, лепящим на него ярлыки. Отец в спортивной машине — это переосмысление себя изнутри и снаружи. Обреченное на выкидыш возрождение.
— Едешь?
— Куда?
— Прокатимся.
Я забрался в машину. Я молод. Я не машина. Конечно, я люблю машины. Чертовски люблю. Но в этой было что-то не так, как если бы я застал своего воспитателя из детского сада, забавляющегося «танцем на коленях».
— Зачем ты ее купил? — спросил я.
— Зачем? — переспросил отец, прибавляя скорость. Пытается оставить после себя только прах, подумал я. И в какой-то момент мне показалось, что я слышу, как рвутся суставы и сухожилия его рассудка. Его костюм, его работа, его внеурочные занятия, его новое ухо и теперь машина — он создавал невыносимое напряжение между своими «я». Невозможно, чтобы ничего не порвалось, и я не ждал ничего хорошего.
II
И порвалось, и ничего хорошего не случилось. Мы сидели в людном китайском ресторане. Отец заказывал приправленного лимоном цыпленка.
— Что-нибудь еще? — поинтересовался официант.
— Только вареный рис и счет.
Отец любил платить заранее, чтобы, прожевав последний кусок, можно было сразу уйти. Он не выносил сидеть в ресторане и не есть. Его охватывал приступ нетерпения. К сожалению, некоторые рестораны, независимо ни от чего, заставляли посетителей платить в самом конце. В таких случаях отец становился рядом со столиком, чтобы показать, что он больше не хочет иметь ничего общего с этим столиком. И просил принести ему счет, словно умолял о милосердии. Иногда относил свою тарелку на кухню. Иногда размахивал деньгами перед носом официанта. Иногда сам открывал кассу, платил и давал себе сдачу. Но это никому не нравилось.
Тем вечером отец занял столик у окна и смотрел на улицу — истинное воплощение скуки. Я присутствовал при этом, но не ел. По какой-то героической причине, которую сейчас не могу вспомнить, устроил себе голодную забастовку, но это, наверное, было в тот период, когда мы ели восемьдесят семь вечеров подряд. В прежние времена отец готовил сам, но те времена давно миновали.
Мы оба смотрели на улицу — это требовало гораздо меньших усилий, чем разговор. Наша машина стояла рядом с белым фургоном. Мимо шли мужчина и женщина и задирали друг друга. Она тянула его за черный «конский хвостик», а он смеялся. Оба остановились перед окном и продолжали представление на публику. Это был чистейший спектакль. Парень, широко улыбаясь, нагибался и подставлял спутнице волосы. Казалось, ему должно было быть больно, если его так тянут за пряди, но он продолжал хохотать. Теперь, когда я стал старше, мне понятно, почему он смеялся. Он бы не остановился, даже если бы ему оторвали голову, бросили в канаву, помочились на нее и подожгли. Брызги мочи жгли бы его умирающие глаза, но он бы продолжал улыбаться, и я понимаю почему.
Принесли цыпленка под лимонным соусом.
— Уверен, что не хочешь? — спросил отец, и я уловил в его голосе насмешку.
От запаха горячего лимонного соуса желудок и голова превратились в моих заклятых врагов. Отец бросил на меня самодовольный, победный взгляд, я ответил торжествующим и заносчивым. Прошло пять изнурительных секунд, и мы, словно по команде, отвернулись к окну, как будто захотели подышать свежим воздухом. Бой временно на улице прекратился. Девушка уселась на капот черного «валианта», парень стоял рядом и курил сигарету. Я не видел ее рук, девушка держала их под мышками, но мне представилось, она тискает обрывки скальпа. За молодой парой появилась фигура в красной «аляске», человек ссутулился над машиной отца. Красная «аляска» медленно двигалась вдоль машины, и трудно было понять, что делает человек, но скорее всего он царапал краску ключом.