Отец наконец оценил свое положение: чтобы построить дом, ему необходимо выйти из больницы, но для этого требуется убедить администрацию, что он вновь душевно здоров и подходит для жизни в обществе. И он пошел на обман. Должно быть, это далось ему нелегко: приходилось вкладывать все силы в то, чтобы притворяться нормальным. Он делал это вполне целенаправленно: рассуждал о великой австралийской мечте и процентных ставках, о выплатах по ипотеке, спортивных командах и собственных перспективах устроиться на работу. Выражал гнев по поводу того, чем были недовольны вез соотечественники: по поводу живущих за счет налогоплательщиков министерских кровососов, алчности корпораций, фанатичных защитников окружающей среды, логических доводов и жалостливых судей. Он был настолько убедителен, изображая среднего австралийца, что доктор Грег принимал за чистую монету всю ерунду, которую он ему вываливал, и при каждом обходе раздувался от гордости.
В результате через четыре месяца отца выпустили. Мы отправились с ним к Эдди и взяли у него взаймы. Произошло это так.
— У тебя есть деньги? — спросил отец.
— Да, — ответил Эдди.
— Я тебе верну, — сказал отец после долгого молчания. — Вдвойне. Расплачусь с тобой вдвойне.
— Не беспокойся об этом, Мартин.
— Знаешь, Эдди, что сказал Ницше по поводу признательности?
— Нет, Мартин, не знаю.
— Взявший в долг желает благодетелю смерти.
— Хорошо, ты вернешь мне деньги.
После того как мы ушли, отец разорвал проект дома своей мечты на мелкие кусочки.
— Что ты делаешь?
— Это была мистификация. Чтобы придурки решили, что я нормален, — рассмеялся он.
— Но теперь тебе лучше, правда?
— Да, я чувствую себя хорошо. Размышления о доме привели меня в порядок.
— Но если то была мистификация, каков настоящий проект?
— Такого не существует. Какой смысл мучить себя строительством? Пусть об этом болит голова у первых колонистов.
— Значит, у нас не будет дома?
— Будет. Мы его купим.
— Рад слышать. Давай.
— А затем спрячем. — Отец так горделиво улыбнулся, что я сразу понял, почему гордыня считается одним из семи смертных грехов. Сила его улыбки была столь отталкивающей, что я удивился, почему она не является всеми семью грехами.
VI
По словам отца, эта мысль пришла ему целиком и полностью сформулированной: мы купим дом и спрячем его в лабиринте. Его осенило во время ассоциативных упражнений со словами, которыми занимался с ним доктор Грег.
— Здоровье.
— Болезнь.
— Шар.
— Яйцо.
— Идея.
— Запутанность.
— Домашний очаг.
— Дом. Спрятанный в лабиринте моего замысла, который я построю на большом участке в лесу.
— Что?
— Ничего. Мне надо на некоторое время вернуться в палату. Давайте продолжим позднее.
Почему вообще ему в голову пришла такая идея? Не потому ли, что лабиринты — самая легкодоступная метафора человеческой души, или состояния человека, или сложности какого-либо процесса, или пути к Богу? Все это я отбросил как слишком глубокое. Если я что-то и усвоил в жизни, то только то, что люди ничего не делают исходя из глубоких причин. Их дела могут быть глубокими, но причины — никогда. Нет, это я воодушевил его на такой план тем, что подарил книгу с лабиринтами. Отец не сумел разгадать детскую задачку; это его настолько разозлило, что отложилось в мозгу. И когда ему в голову пришла мысль построить дом, одновременно возникла концепция окружающего его лабиринта и обе идеи слились в одну.
— Папа, а разве нельзя просто, как все, купить дом и не прятать его?
— Нет.
Никто не сумел бы его переубедить: ни я, ни Эдди и уж тем более ни доктор Грег, который понял, в чем дело, когда отец пришел к нему на осмотр. Он недвусмысленно заявил, что лабиринт — это не великая австралийская мечта, и был совершенно прав, но ему особенно и не возражали, поскольку никто, кроме меня, не думал, что отец что-либо построит.
Мы ездили в разные от Сиднея стороны смотреть участки, и каждый раз отец бегал по границе территории, осматривал лес и одобрительно кивал деревьям и пространству, прикидывая возможности уединения. Сами дома его как будто не интересовали — он лишь с любопытством на них косился. Что за стиль? Колониальный? Эпохи Федерации? Викторианский? Современный? Ему было все равно — главное, чтобы дом со всех сторон окружала густая чаща. Он хотел, чтобы деревья, кустарники и камни так плотно обступали участок, что и без стен лабиринта дорога была бы к нему непроходимой.