В комнату вошла Вера Алексеевна.
- Папенька, можно взглянуть?
- Нет, дорогая, я не люблю, когда смотрят наброски. Вот будет портрет – смотри на здоровье. Знаете, милые дамы, я собираюсь написать Анфису Григорьевну в открытом бальном платье с пеной кружев. Вы же не станете возражать? – лукавые глаза снова устремились на Анфису.
- Я, право, не знаю. Думаю, что это лишнее. Да и нет у меня такого платья, - Анфиса потупила глаза.
- А и не надобно. Я за свою жизнь написал столько бальных платьев, что могу без труда воспроизвести каждую фалду по памяти. Как и то, что скрыто сейчас от моих глаз под Вашим строгим одеянием.
Анфиса покраснела до корней волос, а граф Протасов разразился смехом.
- Папенька, перестаньте смущать Анфису! Разве вы не видите, что ей это неприятно? Что за игру вы затеяли, зачем в краску вгоняете? – рассердилась Вера.
- Покорнейше прошу простить меня, Анфиса Григорьевна! Я ни в коем случае не желал обидеть Вас. Смущение невероятно к лицу Вам. Именно это выражение, милое и трогательное, я хочу запечатлеть на портрете. Знаете, отчего у меня всегда так много заказов? Я чуть-чуть приукрашиваю действительность, лишь самую малость. Я стараюсь подмечать в лице и фигуре самое привлекательное и делаю на этом акцент. Никто не сможет оспорить сходство с оригиналом, меж тем в реальности человек редко выглядит так, как на портрете. Лишь в редкие минуты, когда он доволен, спокоен и счастлив. Или, наоборот, взволнован и смущён, как Вы сейчас, дражайшая Анфиса Григорьевна.
Граф Протасов положил карандаш, вытер руки и снял фартук.
- Пойдёмте-ка пить чай, милые дамы!
***
Вера переоделась к ужину. Она не ждала сегодня посетителей, поэтому, сняв тугой корсет, облачилась в домашнее платье из шелкового фая с креповыми вставками на воротнике и рукавах. Строгий траур ещё не закончился, шелка носить не позволялось, но Вера рассудила, что в кругу семьи может позволить себе такой наряд. Надевая на голову траурный чепец, она подумала о том, что с момента приезда в Самару ни разу не была в храме, не ставила свечку за Петра. Она дала себе слово завтра утром непременно побывать в сельской церкви.
Выйдя из спальни и направляясь к лестнице, она чуть было не столкнулась с дочерью, сломя голову летевшей по коридору.
- Софья, ты меня с ног едва не сбила, - укоризненно выговорила графиня Аносова дочери.
Запыхавшаяся Соня с пунцовыми щеками и лихорадочно блестевшими глазами испуганно глядела на мать.
- Да что с тобой, ты словно привидение увидела! – ещё больше рассердилась Вера Алексеевна.
- Да! – Сонечка часто закивала головой. – Маменька, это правда, я видела … это было …
- Говори же, что ты видела!
- Маменька, я была в библиотеке и вдруг … она, - запинаясь, ответила девушка.
- Да кто, будь она неладна?
- Женщина. В трауре. С чёрными волосами. Она … не живая. Она полупрозрачная, маменька! Я так перепугалось, до сих пор всю трясёт! Потрогайте, руки совсем ледяные. Маменька, мне страшно! Давайте домой поедем. Пожалуйста!
Вера побледнела, но старалась сохранять спокойствие, чтобы ещё больше не напугать дочку. Она обняла Соню и тихо спросила:
- Та женщина, что на миниатюре?
- Нет! На портрете молодая и красивая, а эта старая, какая-то страшная. Примерно Вашего возраста.
Вера невольно улыбнулась. Старая, стало быть!
- Скажи, а какие у неё были волосы? Гладко причёсанные?
- Нет, кудрявые, свободно заколотые. Маменька, пойдёмте отсюда, я боюсь.
- Доченька, не говори покамест деду ничего. У него сердце слабое, не надобно пугать его. Хорошо?
Соня молча кивнула, вцепившись в руку матери.
- Ежели хочешь, ложись сегодня спать со мной.
Глава 16
Сразу после завтрака граф Протасов позвал Анфису позировать. Ненастная погода в тот день не располагала к променаду. Анфиса подошла к окну и выглянула на улицу. Меж каштанов, высаженных вдоль аллеи, гулял ветер, играя мокрыми ветвями деревьев. Сквозь низкие, тяжелые тучи пробивались робкие солнечные лучи, подсвечивая косые полосы дождя.
- Грибной дождь, - прозвучал за спиной бархатный голос графа. – Полагаю, к обеду распогодится. Сейчас поработаем, а на прогулку пойдём позже. Вы же не возражаете, Анфиса?
- Не возражаю, - эхом ответила компаньонка.
Анфиса подумала про себя, как был бы удивлён граф, посмей она возразить. За всё время она ни разу не слышала, чтобы Алексею Сергеевичу кто-то возражал. Разве что в шутку. Его авторитет в семье был неоспоримым, а решения - непререкаемыми.