- Изволите умыться, Ваше сиятельство?
Вера Алексеевна молча кивнула. Любопытство взяло верх и графиня, промокая лицо полотенцем, спросила:
- Скажи, любезная, ты служишь в доме графа?
- Я прислуживаю в меблированных комнатах второго этажа. Господин Терентьев, управляющий, велел вчера и сегодня всем горничным быть здесь, а на второй этаж нанял временную прислугу, - ответила словоохотливая женщина.
- А что граф Протасов, хозяин, хорошо платит вам?
- Не обижает. Ещё и чаевые от постояльцев перепадают. Я прежде при старой княгине состояла, да только померла она. А племянник прогнал всех, кто постарше был, только молодых в доме оставил, - умелые руки женщины шустро затянули корсет на стройной фигуре госпожи.
- Простите, Ваше сиятельство. Траур у Вас, а я разболталась, - женщина виновато посмотрела на графиню.
Отчего-то общество этой спокойной, уверенной женщины было приятно Вере. Оттого, должно быть, что та не знала Петра и не смотрела на вдову с жалостью, не произносила слов утешения, от которых появлялся ком в горле и начинали душить слёзы.
- Как тебя зовут? – поинтересовалась Вера.
- Анфиса Залесова, - ответила женщина.
- Вот, что Анфиса. Хочу предложить тебе служить у меня. Мне помощница нужна, камеристка. Платить хорошо стану, не меньше, чем здесь. Жить будем в поместье, в Звенигородском уезде. Но ехать надобно прямо сейчас. Что скажешь?
- Даже раздумывать не стану. Я согласна, Ваше сиятельство, - лицо женщины озарила радостная улыбка.
- Тогда собери мои вещи и ступай за своими. Через час-полтора выезжаем.
Облачившись в траурное платье, покрытое крепом, и уложив волосы в простой узел, графиня Аносова отправилась будить дочку. Сонечка сладко спала и даже не пошевелилась, когда мать вошла в её комнату. Вера присела на край постели и немного помедлила: ей совсем не хотелось ломать сон своей девочки. Вера любовалась золотистыми кудрями, длинными тёмными ресницами, пухлыми, красиво изогнутыми губами Сони и думала о том, что через два-три года её дочка станет изумительной красавицей. Жаль, что её не увидит отец, на которого она так похожа.
Вера встала и коснулась губами гладкой розовой щеки. Ресницы затрепетали, губы тронула сонная улыбка. Через мгновение распахнулись карие глаза. Соня сладко зевнула.
- Доброе утро, маменька! – широко раскинув руки, Соня с наслаждением потянулась.
- Поднимайся, Софья Петровна. Поедем домой.
- Домой! – Соня улыбнулась счастливой улыбкой и соскочила с кровати, едва удержавшись, чтобы не запрыгать от радости.
***
Через два часа дорожный экипаж уже вёз графиню Аносову и её дочь в Рождествено. Соня, отодвинув шторку, с интересом смотрела в окошко, за которым проплывали церкви с золотыми куполами, добротные купеческие дома и роскошные дворянские особняки. Она редко бывала в Москве, только проездом. Ей очень нравился этот город, какой-то спокойный, уютный, светлый. На улицах не было такого количества военных и чиновников, облачённых в строгие мундиры, как в родном, вечно пасмурном, Петербурге. Соне захотелось взять в руки кисть. Появилось желание написать извилистую московскую улочку, по которой только что проехал их экипаж, громыхая колёсами по булыжной мостовой. Дедушка велел заниматься рисованием каждый день, причём чередовать разные техники, чтобы не забыть то, чему он успел научить её. Все в один голос твердили, что у Сони талант к рисованию. Не мудрено – её дедушка, граф Протасов, был известным портретистом, академиком живописи. Сейчас, в силу преклонных лет и слабого здоровья, он уже не преподавал. Теперь внучка была его единственной ученицей. Рисовать Соня любила с раннего детства. Но не портреты, как дедушка, а пейзажи. Летом, в деревне, они вместе с маменькой выезжали на пленэр. Маменька рисовала свои нежные акварели, а Соня писала маслом, как дедушка. Какое же радостное было время! В конце лета из Красного села возвращался папенька и тоже ездил вместе с ними. Пока мать и дочь работали, он пел им под гитару или рассказывал весёлые истории. А потом расстилали на траве плед и устраивали пикник. Соня тяжело вздохнула. Она больше никогда не увидит своего доброго, заботливого папеньку. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она прислушалась к тихому разговору маменьки с новой служанкой.