— Шутка ли — пятые сутки один в тайге, — переговаривались мужики. — Уцелел бы! Дай бог!
Дал. Нашли Генку уже в сутемень. Чуточку, на ноготок всего, взошла над тайгою луна — красная, большая. Окрасилась река багрянцем, поднялся над водой багровый туман — приметы все худые. Но вот и он, Генка. Свил себе гнездышко из сухой травы. Натаскал ее под колодину, ею же укрылся и спит себе, сладко посапывая.
Гаврила перед ним бросился на колени.
— Батя, не напугай!..
— Прости меня, Генушка…
Генка проснулся, строго посмотрел на Гаврилу:
— Ты зачем меня бросил, деда? — и заплакал.
Да и все кругом плакали — здоровые мужики-таежники, и я плакал, случайно попав в эту экспедицию, а Гаврила подвывал, тиская и лаская внука:
— Прости! Прости мя, Генушка! — и рыдал, словно огурцы глотал, целиком, неразжеванными.
А потом, спустя неделю, когда занепогодило и поваленная нами трава пьяно пахла на всю округу, мы сидели в стреловском зимовье и слушали Генку.
Точнее, расспрашивал его я. А он, занятый своим делом — строгал сухую чурку, — неохотно, по-взрослому, по-таежному отвечал.
Получалось так, что он, проснувшись подле Запрягальщиковых покосов, подумал, что они с дедом еще и не отъезжали с покосов промхозовских. Было жарко, скучно, и он, разозлившись на деда, потому что тот наверняка напился, решил наказать его. Снял сапоги, сунул их под брезентуху, слепил из нее себя и пошел на табор к матери, не подозревая, что они отъехали от тех мест на добрые сорок километров.
— Ну и что?
— Я шел, — сказал Генка.
— Кого видел? — спросил дед.
— Бабочек видел, птицу. Одна большая, а на хвосте дерьмо…
— Во! Во! — гоготал Гаврила, он на радостях, что с ним отпустили внука, что нагрянул на помощь я, был чуть под хмельком. Он торопил внука вопросами, предвкушая какой-то очень интересный для себя ответ: — Че ишшо видел?
— Медведей видел, — сказал Генка, чтобы только отвязаться от деда.
— Во! Во!
— Я спал, — сказал Генка, углубляясь в работу. Стружка так и брызгала из-под ножа. — Спал. А он меня лижет, лижет.
— Кто? — спросил я.
— Медмедь…
— Во! Во! — сдерживал смех Гаврила.
— Как лижет, Ген?
— А вот так, языком, — и Генка провел ладонью от виска к затылку. — Я проснулся, а он лижет. Голова здоровая, язык шершавый, чикотно… — И замолчал, засопел и даже плечиками передернул.
— Во! Во! — насторожился Гаврила.
— Псиной пахнет, — сказал Генка и замолчал.
— Ген, а потом? Что потом? — спрашивал я.
— Он мне вот тут лизал, — Генка сунул руку под коленку.
— Ну, а ты? — не выдержал дед.
— А я его по розе! Вот так! — Генка поднял ногу, взмахнул пяткой, показывая, как ударил медведя. — По розе я его!..
— По роже! По роже он его! — гоготал довольный дед. — Медведя по роже!
— Молчи! — грозно сказал Генка и пристально глянул из-под бровей.
— Молчу, молчу, — все еще на хохоте поднял руки Гаврила. — А кого ты еще видел? — спросил, переводя дыхание.
— Ну тебя! — сказал Генка и углубился в работу.
— Кого? — спросил я.
Он не отвечал.
— Кого? — спросил я у Гаврилы.
— Его спроси, — сказал Гаврила, готовый расхохотаться.
— Ген, кого ты еще видел?
Генка вздохнул обреченно, поглядел на меня выразительным взглядом: дескать, чего вам говорить, все равно не поверите. И ответил:
— Двухголового…
— Кого? — я растерялся, не ожидая такого ответа.
Гаврила отвернулся, не желая мешать мне, но шея его побагровела от натуги, так хотелось ему смеяться.
— Двухголового. — И, глянув на прыснувшего деда, рявкнул по-взрослому: — Выдь! Выдь отсюдова, тебе говорят!
Гаврилу как ветром выдуло из зимовейки.
— Смеется еще, — сказал Генка и засопел, отчаянно работая ножом.
— А кто это такой? — спросил я.
И мальчишка вмельк посмотрел на меня: не смеюсь ли? Я не смеялся.
— Двухголовый, — просто сказал Генка и повел плечиком.
Это было сказано совсем так, как если бы я спросил: «А кто такая Мурка?» — «Кошка», — ответил бы он. Вот так и о двухголовом было сказано.
— А где ты его видел? — спросил я.
— Он из речки вылез. Высунулся вот так. — Генка вытянул из плеч голову, повел ею туда-сюда. — И опять занырнул. А потом опять вылез, а потом опять занырнул. — И, убедившись, что я серьезно слушаю, сказал: — Он меня боялся.
Это было что-то новое, поскольку я сразу, только услышав о двухголовом, подумал: «Его кто-то или что-то сильно напугало».
— А ты его не боялся?
— Не… Он смешной!
Потом Генка, чуть торопясь и сбиваясь, рассказал, как шел за ним двухголовый, как тот купался в реке и лазал по кустарнику, как прыгал высоко и пропадал, а потом вдруг вылезал из реки.