Пара вполне доброжелательно улыбалась, но не понимала ни слова.
В Красноярске Лева не подсел, но появился в вагоне тот, ради которого и затеял весь этот рассказ.
— Меня зовут Витя, — сказал он, садясь напротив в моем купе. — А вас?
Я подумал и назвался полным именем и отчеством. Он мог бы представиться тоже так же, поскольку был моложе, вероятно, лет на десять — двенадцать. Возраст вполне приличествующий для полного имени.
— Я слышал, вы писатель, — сказал он, и мне оставалось только удивиться, где это он слышал. — Если не секрет, как ваша фамилия?
Из этого я никогда не делал секрета и назвался.
— Даже так! — восторженно выкрикнул Витя, услышав фамилию. — Читал! Ну конечно, читал... Сибирь! Сильные характеры... Густой язык! Спасибо! Спасибо! — Он стремительно пожал мою руку. — Скажите, а как сейчас... и назвал модную тогда литературную фамилию.
— Ничего... — ответил я. — Живет...
— У вас свободно? — спросил Витя, и без того уже устроившись в моем купе.
Я объяснил, что это место фотокорреспондента, с которым мы вместе едем в командировку, и он может подсесть на любой станции.
— Отлично, — сказал он. —Я моментально ретируюсь. А вас ведь не стесню?
Я пожал плечами.
— Ну и прекрасно! Как фамилия корреспондента?
Я назвал.
— Даже так! — восторг Вити был искренний и бурный. — Это же светило нашей фотохроники! Необыкновенно! Счастливая фата-моргана! Такие люди...
Витя каким-то чудодейственным образом помирил проводниц. Мы пили с ним густейший индийский чай, заваривая его крутым кипятком. Титан действовал безостановочно.
— Вы знаете, я тоже пробую себя в литературе, — говорил он, отпивая крохотными глотками коньяк.
Так вот получилось, что Витя сумел доказать мне: выпить нам совершенно необходимо. И неважно, что открыли мы хранимую мной для сибирских друзей бутылку тбилисского «Грэми». Ведь есть и вторая.
— Вакой букет! — Крылышки носа моего спутника, тонкие, почти прозрачные, трепетали, он счастливо прикрывал глаза и смаковал, смаковал напиток, стремительно и жадно облизывая влажные губы.
Мы говорили о литературе. Собственно, говорил я, а он только вставлял то короткие восклицания, то фразы, всегда с многими эпитетами, несколько витиеватые, но всегда чуть ли не до слез искренние. И это как бы исключало некоторый налет пошлости повторяемых слишком часто фраз в разговорах о литературе.
Но главное, и это я должен признать, Витя умел хвалить мою работу, сводя к ней любой наш разговор, и восторгаясь, и клянясь, что мой труд, моя проза давно стала для него жизненно необходимой. Правда, он ни разу не назвал ничего конкретного. Но я не замечал этого, охваченный тем благородным порывом, который, вероятно, охватывает каждого человека, когда так искренне и с таким превосходством говорят о сделанном им.
Потом уже, возвращаясь к этой поездке, я вспомнил рассказ своего приятеля о том, как один из очень серьезных товарищей, растрогавшись величальной песней в его честь, сказал ему, вытирая набежавшие на глаза слезы:
— Народная признательность — вот что это такое!
Я не слышал в речи Вити ни многажды повторенных эпитетов, не замечал частокола восклицательных знаков, обычной пошловатой лести — только признательность, только она одна звучала во мне. И никогда не пил я такого прекрасного, благоухающего цветущей Грузией «Грэми».
В Иркутске Витя нес мой чемодан и рюкзак. Вещей у него никаких не было. Мы расставались друзьями. Он записал мой московский телефон и адрес. Я обещал ему новую свою книгу с автографом.
— Это было незабываемо! — говорил Витя. — Я даже не жалею, что не удалось еще познакомиться и с Левой.
Он запросто называл моего друга — светило фотожурналистики — по имени.
Его встречала какая-то шумная, веселая компания. Но он пронесся мимо них, предупредительно крикнув:
— Сей момент!
А навстречу мне шел по перрону мой старинный друг — бродяга, журналист, старатель, родная душа — Леня Мончинский.
Я обнялся с Леней и попрощался с Витей. В последний момент, когда я уже ослабил рукопожатие, он вдруг обнял меня и, по-свойски хлопнув по плечу, выпалил неожиданно громкое:
— Будь!
Были мы до последнего этого объятия на «вы». И заспешил к своей компании.
— Кто это? — спросил Леня.
И я с гордостью, но несколько небрежно ответил:
— Благодарный читатель!
— Ты становишься популярен! — улыбнулся Леня.
Когда мы шли к машине, компания Вити бушевала на площади, явно выражая восторг по поводу его прибытия. И до меня донесся его голос: