— О да! — сказала Аделия Львовна. — Так было, гражданин следователь.
По неуживчивости своего характера Аделия Львовна часто представала перед всякими комиссиями, собраниями жильцов, уполномоченными и, как себя вести со следователем, знала хорошо.
— Как по-вашему? Ребенок там находился давно?
— Не думаю. Гусейкин-младший почти всегда выходит за мной следом. Даже иногда специально нагоняет меня чтобы досадить... Но не в этом дело, гражданин следователь. Я думаю, что она специально подложила бедного дитя к его выходу.
— Кто она?
— А это вы, гражданин следователь, спросите у гражданина Гусейкина-младшего.
— Хорошо, — прервал ее Князев. — Но почему же вы, обнаружив ребенка, не приняли меры к его безопасности, не позвонили в милицию, не дали знать...
— Я позвонила в дверь Гусейкиным. А кому же еще давать знать! Странно, — вдруг рассмеялась она.
— Но их могло не быть.
— Кого?! — удивилась Аделия Львовна. — Гусейкиных? Не говорите глупости...
5. — А где он сейчас? — спрашивал Виктор, заметно волнуясь, и кончики ушей у него заалели.
— В Доме малютки, — сказал Князев.
— Ему сколько? Месяц, два? — снова превозмогая волнение и конфузясь, спросил Виктор.
— Тогда было девять дней.
Виктор покраснел. И даже бесцветные брови на этой пунцовости лица неожиданно проявились и оказались вполне тустыми. Лицо у Виктора Гусейкина, до того как покраснеть, было удивительно белым, даже каким-то молочным, реснички тоже белые, как поросячья щетинка, уши крупные, толстые и губы толстые, а подбородок мягкий, безвольный.
Виктор мял в руках кроличью крашеную шапку. Князев обратил внимание, что пальцы у парня длинные, с красивым овалом ногтей, но заскорузлые в работе, многажды ранимые, а у безымянного пальца на левой руке нет фаланги. Рабочая профессия давалась Виктору нелегко. Отец, книгочей, неудачник, всю жизнь проработавший на кожевенных складах бракером, с детства пичкал сына книжной наукой, достойными примерами подражания. Но был он чем старше, тем замкнутей, отдалялся от товарищей, не пил, не болел за хоккей, не бренчал на гитаре. Жил себе замкнуто и тихо, в душе неосознанно скорбя о роде людском.
— Почему вы его сразу на руки взяли? И домой понесли? — спросил Князев.
— Не знаю, — сказал Виктор. — Это я машинально.
— Ну, а вот... — Князеву каким-то непонятным образом передалось волнение Виктора. Не новичок он в следственном деле, далеко не новичок, а вот заволновался, как практикант, — соседка ваша, Дикая-Брукман, утверждает... — Князев почувствовал, что краснеет, — утверждает, — нет, не надо задавать этого вопроса, — что позвонила вам, — на ходу перестроив вопрос, с облегчением вздохнул следователь.
— Да. Звонок был. Я пошел открывать, но у дверей никого не было.
— И вы тогда ребенка не заметили?
— Не заметил, — виновато сказал Виктор.
Закончив допрос Гусейкина, следователь встал, пожал ему руку, поблагодарил за помощь следствию, но Виктор не уходил.
Он что-то медленно и мучительно соображал, решался на что-то и вдруг выпалил:
— А его усыновить нельзя? Чего ему там, в Доме малютки... — и осекся, снова до пота покраснел, опустил голову, терзая в ладонях шапку. — Нельзя?..
Князев не столько удивился этому вопросу, сколько почему-то напугался.
— Понимаешь, — заметил следователь, — мы найдем родительницу или родителей. Обязательно найдем... Лишим их родительских прав, накажем по всей строгости законов... Вот тогда...
— Я его первый нашел, — сказал Виктор. — Аделия Львовна не в счет. Я первый...
6. — А что мне за это будет? — спрашивал Леха Пигунов.
— За что?
— А что я этого ребенка не заметил?
— Ты его правда не заметил?
— Не! Я на рейс опаздывал. Знаете какой у меня машинист попался?! Зверь. Другим ребятам повезло. А у меня — жмет и жмет сало...
— А тогда на работу успел? — поинтересовался Князев.
— Не! — вздохнул Леха. — Без меня уехал. И телегу накатал.
— Чего?
— Телегу — рапорт по начальству!
— И что тебе будет?
— Ничего, — сказал улыбнувшись Алеха Пигунов. — Я молодой специалист. Меня он воспитывать обязан, а не телеги катать. У других вон люди как люди. И с рейса отпускают, и после работы по-человечески пиво там или еще что... А этот! Пацаны говорят: «Купи ему бутылку — заткнется». Купишь ему! Он эту бутылку в партком отнесет...