Он врал, а она верила.
Антонина игриво, пальчиком, коснулась мочки его уха:
— Поедем вместе... Хорошо?
Стахов оторопел на мгновение, желая единственного, чтобы она не повторяла больше своих нежностей, это словно бы случайное поглаживание, игривый пальчик на мочке уха...
— Но я не знаю рейса. Надо встречать каждый идущий с востока. Может быть, придется проторчать все ночь в аэропорту.
— Вместе веселее, — сказала Антонина, уловив его нежелание.
И тогда он, понимая, что делает недозволенное после всего происшедшего, как можно добрее и даже ласковее сказал:
— Тебе после всех переживаний надо хорошо отдохнуть. Ты же знаешь свою нервную систему. — Он был противен себе в этой лжи, добиваясь сейчас только одного: чтобы она осталась дома. — Пойми...
— Я понимаю, — сказала Антонина покорно.
И Стахов, чувствуя, что из этого поединка выходит победителем, чтобы как-то исправить только что им произнесенное, выпалил второпях:
— А завтра утром серьезно поговорим.
Она как бы не услышала этого, попросила:
— Ты позвони из аэропорта...
И снова растерявшись, Стахов соврал:
— Знаешь, в аэ ропорту что-то с телефонами-автоматами — не работают. — И уже торопясь: — Но я обязательно постараюсь связаться.
— Ты не зайдешь домой?
— Нет, что ты. Вот-вот придет рейс с востока. Успею ли?
— Чао! — сказала она и помахала варежкой.
Стахов бесцельно мотался по Крайску. Ехать к друзьям не хотелось, на душе было тоскливо и гадко. Поехал в аэропорт и еще часа полтора толкался меж пассажирами, словно бы поджидая кого-то.
«Наверняка кто-нибудь завтра сообщит Антонине, что я кого-то встречал», — подумал и вдруг осознал, что ради этого и приехал сюда. От этой мысли вовсе стало невыносимо, и он вышел на смотровую площадку аэровокзала. Смотрел, как тяжело взлетают самолеты, и слышал все возрастающую боль в сердце, свою беспомощность в этом мире, тоску по Алешке и еще что-то такое, что мешало ему сейчас жить.
Позвонил Антонине. Сказал, что автоматы не работают и звонит он из диспетчерской. С ревом низко над аэровокзалом прошел «ТУ-104», заглушая его голос. И Антонина сказала, что и диспетчерский телефон едва слышно.
— А я плачу, — сказала она.
— Почему?
— Так... И Алешу жалко.
Снова его пронзила жалость к ней; и он опять мямлил что-то совсем уже недостойное и глупое. А потом, леденея от подленького страха, выпалил:
— Ты завтра дома? Я хочу поговорить с тобой серьезно.
— Ах, ты решил не ночевать... — Голос ее вдруг стал колючим и неприятным. — Хорош! Хорош! В доме такое горе, а ты...
— Нам нужно объясниться, Тоня.
— Нашел подходящее время! — она заплакала.
Уже подъезжая к даче, Стахов вспомнил, что Антонина сменила замки.
В кухне одна из рам не была замазана. И он, вынув стекло, пролез в окошко.
В кабинете было тепло, за окнами долго и широко шумели сосны и шла метель.
«Наверное, аэропорт закрылся», — подумал Стахов.
Он сидел за столом, не зажигая света, слушал тишину своего дома, понимая одно — ничего не изменилось в его жизни.
«Ладно, — вздохнув, сказал себе, — попробуем работать», —и включил настольную лампу.
Рукопись лежала в среднем ящике стола, и он подумал, что следовало бы еще раз переписать главу о заключении Кущина в Петропавловскую крепость.
Светало, когда Стахов, закончив писать, вспомнил о сыне.
Оставив Алешку там, в больничной палате, успокоился, решив, что все будет хорошо. Завотделением еще более укрепила в этом, сообщив, что перелома позвоночника может и не быть, но осторожность и перестраховка тут не помеха.
И вот теперь, поднявшись от стола и глядя в белое окно, в котором все было как бы несфокусировано, смазано реденьким полусветом утра, Стахов до мелочей припомнил больничную палату, шепот сына, неприятный визгливый голосок Вовки, ребячий смех и монотонное сестры: «Завьялов, Завьялов, проснись... Проснись, Завьялов...»
Он записал телефон Вовкиной бабушки и тогда, ожидая Антонину, позвонил из автомата.
Старуха долго не могла понять, кто и откуда звонит. А когда уразумела, расплакалась и стала жаловаться:
— А они говорят, возьми да возьми деньги... Я не беру, а они ругаются... Дура... говорят... ты не возьмешь... мы возьмем и против тебя свидетелев купим...
Стахов перебил ее:
— Кто говорит? Каких свидетелей, бабушка?
— Дак Мишка с Надькой... сынок да сноха моя... пьяницы они... с себя все поспустили, как молынья по ним прошла... сгорели... а все им мало... за Вовку деньги большие дают... чтобы этак я против шофера того не имела... дескать, дадим сразу тыщу, а потом еще... не судитесь... говорят... покройте. А люди говорят... не бери, бабка... а ну как Вовка инвалидом останется... это они счас деньги большие, а потом нет их... а так шофер этот Вовке за всю жисть платить должен... содержать. А Мишка с Надькой... бери... от таких деньжищ разве отказываются... упустишь... локти обглодаешь... бери — поделим... а нет, на тебя свидетелев купим, что мальчонку сама под машину пихнула...