Тогда за ней ухаживал доктор Выркин. У него были, надо полагать, самые серьезные намерения. Да и он был вполне симпатичен ей, и уже не легкий флирт, а нечто основательное, как ей казалось, владело ими.
«Надо было уйти! Дура! Дура! Дура!..»
«Ты не имеешь права теперь уходить от меня. Это подло и постыдно! — кричала она Стахову. — Это бесчестно! Мне уже под сорок, и я никому теперь не нужна!..»
Слова ее, кажется, попадали в цель. Стахов мучился. Она это видела. И все-таки ушел...
Ненависть к мужу душила ее, но она ощутила в себе и ненависть к отцу, который храпел на всю квартиру. Подумалось: «Он никогда не любил матери, не любил меня и Алешу не любит. Только прикидывается! И на поминки истратился только потому, чтобы доказать обратное...»
Ей стало холодно.
— Хватит храпеть! — сказала, входя в комнату.
— Я думаю, — моментально ответил Агей Михайлович, встряхиваясь. — Думаю, как тут быть... Какой подлец...
— Папа, я твердо решила его уничтожить! — неожиданно для себя сказала Антонина. — И прошу тебя помочь мне.
— Ты думаешь, он не вернется? — отцу была неприятна ее просьба.
— Нет... — Антонина заплакала. — Я его не-на-ви-жу...
— Надо подать в суд!..
— Да... Немедленно... И если мне присудят квартиру, дачу, машину, все-все — это не возместит моей моральной потери... моего унижения, — слова сами собой возникали и складывались, словно где-то давно были приготовлены на случай.
Агей Михайлович решился.
— А я, — сказал, легко смахивая и грелку, и полотенце, — его размажу по стенке. — И, поддернув подштанники, заспешил к телефону. Набирая номер, выкрикнул: — Я защищу своего внука от скверны! Защищу и воспитаю....
Телефон не отвечал, и он, продолжая держать трубку у уха, давал советы:
— А ты пиши! Пиши во все инстанции! У него есть любовница! Это точно! Я знаю — Зинка Зубова! Историк... Мы тебе устроим историю. Главное — аморальное лицо... Какой подлец...
Антонине не стало легче от этой так неожиданно проявленной энергии. Она снова подумала, что было бы лучше, если бы отец нашел какие-либо оправдания Стахову, что-то другое посоветовал ей.
«Как там Алешка? — больно кольнуло в сердце. — Бедный мальчик. Теперь без отца...»
Агей Михайлович громко и возмущенно говорил с кем-то по телефону. Убедительно говорил, доказательно. Она не слушала, знала, что теперь отца не остановишь, он добьется самой жестокой кары для Стахова... Он сумеет.
— Когда подашь в суд? — спрашивал отец, натягивая брюки.
— Завтра.
— Потребуй.ареста на дачу, машину, сбережения.
— Как?
— Чтобы не жил, не-ездил, не тратил...
— Сберкнижки на мое имя...
— Уверен, таскает на дачу проституток.
Антонина вспыхнула.
— Я поменяла за дверях замки, ключи у меня.
— А как же он там живет?
— Лазит в окошко на кухне.
Голядкин расхохотался, живот его под бандажом весело затрепетал. Хохотал долго, прыская и вскрикивая, потом повторил:
— И все-таки таскает проституток через окошко... Вот накрыть бы с поличным...
— Па-па, — осуждающе сказала Антонина. — Я не верю, чтобы...
— Конечно, конечно, — перебил Голядкин, — ты не знаешь, что такое мужчина! Даже я... — снова захохотал, скрывая то ли смущение от оговорки, то ли делая значительную паузу, но это неприятно поразило Антонину, и он заметил: — Хорошо! Пошутили и хватит. Мы ничего не потеряли! Ушел — и прекрасно! Ты кандидат, научный сотрудник, дочь уважаемого человека, мать-одиночка, наконец! Закон на твоей стороне. А кто он такой?! Выскочка! Зазнайка! Без пяти минут кандидат на вылет из университета. Ты знаешь, что он опять написал заявление на творческий отпуск?
Антонина кивнула головой.
— И этот дурак подписал его! Скажите пожалуйста — заканчивает книгу... Он не имел права подписывать ему заявление. Не может работать — пусть уходит. И уйдет... Мы ничего не потеряли...
Агей Михайлович любил поговорить и умел.
Антонина успокоилась. И все-таки не того она ожидала от отца, не того…
19. Гёте писал: «Чем далыше мы продвигаемся в познании, тем ближе подходим к неисследованному».
Нынче встретился с Клавдием Васильевичем, старейшим библиофилом, знатоком XIX века, страстным поклонником Пушкина.
Он очень больной человек: перенес четыре инфаркта, страдает диабетом, недавно превозмог еще и легочный инфаркт.
— Вы знаете, дорогой, я всю жизнь жил так, что не надеялся дожить до старости. И вот, — разводит руками, — как видите, мне восемьдесят девять...
Долго разговаривали о декабристах, Пушкине, Лунине...
Говорили о Федоре Петровиче Уварове — александровском генерале, который жил в Зимнем, имел все русские ордена.