Траурный поезд продолжал медленно двигаться к Петербургу. Но что-то изменилось в этом движении. Муханов недоумевал: что же?
И вдруг ямщики уже в Петербурге, обступив его, крестясь, спрашивают:
— Видел ли ты, батюшка, черта?
— Нет, не видел. И надеюсь на волю всевышнего — не увижу!
— Как же не видел! — удивились ямщики. — Он же в головах у царя сидел. Все видели!..
Со дня известия о смерти Александра прошло более месяца. И все это время Николай Павлович находился в приподнятом, возбужденном состоянии.
Он по-своему и лучше других знал Александра. В смерть его, как это ни было непостижимо, не верил.
Тайно панически боялся брата, вечно ожидая: изменчивая, капризная натура выкинет такое, что непоправимо ударит по его, Николая, жизни.
Страх этот укрепился еще больше после их беседы в лагере под Красным Селом, кажется, сразу же после возвращения из похода в Париж.
Только что отобедали и сидели в креслах.
Николай, щурясь от яркого солнца, следил за супругой. Александра Федоровна, розовая, пухленькая, чуть даже простушка, была необыкновенно хороша в тот день. Он, едва превозмогая к ней влечение, рассеянно, но с выражением внимательным и понимающим слушал брата.
Александр жаловался, что устал, что хотел бы жить, как самое простое лицо, на свободе и в тиши. Лень распирала его, и он, не заботясь, какое впечатление производит со стороны, безвольно выпячивал крупный тупой подбородок, по-бараньи выкатывал глаза.
Вдруг сказал, что после себя престолонаследником назначит Николая.
Николай вздрогнул, и сердце его в волнении забилось, хотел подняться, но не смог и к ужасу почувствовал, что на глаза набегают слезы и рыдания подступают к горлу.
Брат заметил это и вполне насладился смятением.
— Да, да, Николай, об этом я сообщаю вполне официально, — и потрепал, как мальчишку, по плечу, и погладил руку Александры Федоровны, поглядев на нее далеко не платонически.
И потом он частенько напоминал о своем решении, и каждый раз у Николая не хватало сил уберечься от страха. Они с женой часто говорили об этом, даже мечтали, как все будет при Николае, какой наряд наденет Саше́ на коронацию и что следует изменить в армейской форме, и еще многое другое...
Но каждый раз после подобных разговоров Николай, глубоко задумываясь, приходил к одному: «Он мной играет. Я его жертва».
Но об этом молчал, скрывая от жены растерянность и тот постоянный страх, который копился в нем год от году.
И вот свершилось...
Он стоял на молебне о здравии Александра, когда камердинер Гримм сделал условный знак.
Не возбудив подозрения, Николай стремительно вышел из домовой церкви, где шел молебен.
Граф Милорадович бросился к нему с бледным лицом и красными веками наплаканных глаз. Руки графа тряслись. И Николай, заметив это, брезгливо поморщился.
— Все кончено! Мужайтесь! Дайте пример!.. — выкрикивал граф.
Но Николай вдруг ощутил, что зала бывшей библиотеки, куда они вошли с Милорадовичем, стала несоизмеримо громадной. И этот нечаянно увиденный простор стремительно заполняется какими-то людьми, тенями, страшными рожами, поросячьими рылами и прочей чертовщиной.
Николай повел рукой, убирая это мерзкое и страшное, покачнулся, но Милорадович подхватил его под руку.
Это прикосновение вдруг придало сил и уверенности. И он, тесно прижимаясь к старику, повлек его куда-то стремительно, все убыстряя и убыстряя шаг.
Только в переходе за кавалергардской комнатой Николай остановился, увидел стул и сел.
— Пошли за лейб-медиком Рюлем, — распорядился. — Нет, не ко мне! К матушке! Мы идем туда!
Он с удивлением обнаружил, что голос его изменился, наполнившись какой-то очень суровой значительностью. Не подчиняться ему было нельзя. Да и в себе услышал нечто такое, что мигом изжило из души сиюминутный страх и тот, давний.
«Итак, он бросил меня в костер, — подумал холодно. — Ну-ну, поглядим, что из этого получится?!»
С этого мгновения Николай был император.
Затвердев каждым мускулом лица, откинув голову, Николай Павлович нес великую скорбь свою и решимость, твердо ступая по залам, только что покинутым им в смятении.
Мария Федоровна поняла все без слов, но слезинки не пролилось из ее глаз. Матушка словно бы оцепенела, и это показалось Николаю странным.
Служба о здравии Александра Первого все еще шла, и Николай, пройдя через алтарь, остановил ее.
— Мой друг, — сказл он жене, — я отдаю вам на попечение матушку. И тебя, граф, — обратился к Милорадовичу, — прошу быть при императрице.
И тот, будучи свидетелем растерянности Николая всего лишь четверть часа назад, изумился свершившейся в великом князе перемене.