— Да, ваше высочество, — только и сказал.
Спустя еще четверть часа Николай привел к присяге лейб-гренадер Преображенского полка, находящихся во внутреннем карауле, и сам присягнул на верность императору Константину Первому.
По личному его требованию присягнули генералы Милорадович, Потапов, Трубецкой, а там и другие. Николай торопил их, приказывал, спешил как можно больше сановников и войск привести к присяге Константину...
— Что вы делаете, Николай? — в ужасе воскликнула матушка, вполне оправившись от страшного известия. — Разве вы не знаете, что есть акт, который вас объявляет наследником?
— Если и есть такой акт, — сказал он жестко, как не позволил бы говорить с ней никогда, — то он мне неизвестен!
Она представила на мгновение, что гвардейцы, как в ту мартовскую ночь, снова овладеют дворцом, будут делать все, что прикажут им их строптивые командиры, и ей стало отчаянно страшно.
— Это ужасно, Николай! — Она подняла руки, словно защищаясь от него, а он впервые увидел вдруг, что она беспомощная глубокая старуха. — Как же, Николай?! Что вы говорите...
Николай оборвал ее.
— Акт мне неизвестен, — повторил твердо, почти по складам. — И никто о нем не знает. — Повысил голос так, что присутствующий при их разговоре князь Голицын манерно закрыл руками уши: — Я знаю одно: что наш повелитель, наш единственный законный государь — брат Константин...
— Николай, я не понимаю вас! Зачем вы так поступаете, Николай?!
— Мы до конца исполним свой долг! — глядя на Голицына, твердо сказал, и старый царедворец, почувствовав слабость в желудке, ретировался за дверь.
— Будь что будет! — вдруг по-русски сказал Николай и поцеловал руку у матушки.
Она погладила его по волосам, коснувшись пальчиком тщательно скрываемой фамильной плешинки.
Князь Александр Николаевич Голицын поджидал у дверей.
— Ваше высочество, прошу уделить мне минуту, — сказал князь.
Николай взял его под руку и, чуть отстраняя от себя, повел.
— Акт об отречении Константина известен Государственному совету, священному синоду, кроме того, бумаги хранятся в московском Успенском соборе, — быстро говорил князь, стараясь попасть в шаг к Николаю Павловичу; тот, не перебивая, слушал. — Кроме того, мне известна воля почившего монарха и акт отречения... И теперь вам достаточно повелеть, как документы будут представлены. Я не вижу причин, по которым вы спешите провести присягу во дворце и войсках...
— А я вижу эту причину, князь, — значительно произнес Николай и добавил со всей страстью: — Единственный законный государь — Константин Павлович, — и отстранил локоть Голицына.
В покоях Михаила Павловича собрался Государственный совет.
Николай вошел туда стремительно, на мгновение зажмурившись от обилия красного цвета, орденов, седин и лысин.
Ему показалось, что некоторые сановники заметили это. Прошел к столу. Государственные мужи, все до единого, глядели на него, и за их непреклонной решимостью выполнить волю ушедшего монарха определил он некоторую робость, даже страх и желание повиноваться.
— Господа! — сказал Николай высоким повелительным голосом. — Я не намерен читать акт об отречении от престола любезнейшего брата моего Константина Павловича без подтверждения моего законного государя.
Эта фраза, выученная им заранее, несколько озадачила своим не совсем ясным выражением. А Николай Павлович, упершись костяшками кулаков в сукно стола и почувствовав упругость и силу своих мышц, продолжил:
— Этот роковой акт не может служить мне личным повелением брата, поскольку с тех пор, как он был подписан, прошло много времени.
Легкий шум прошелестел среди членов совета, и не было понятным, то ли это одобрение сказанных слов и выражение восторга по причине такого благородства, то ли негодование и протест.
Николай впервые вскинул бровь и посуровел глазами (прием, который потом тщательно отрабатывался им перед зеркалом). Шум мгновенно утих.
— А теперь, господа, — он отдавал приказание, повелевал, что в положении своем великого князя не мог делать по отношению к Государственному совету, — теперь прошу следовать за мной в церковь для принесения присяги единственно законному государю нашему Константину Павловичу.
И, по-уставному повернувшись, четко зашагал прочь.
Только на одно мгновение усомнился Государственный совет в действиях великого князя, только единый миг владела им воля воспротивиться совершаемому насилию.
Это услышал Николай спиною и, напрягая все силы, чтобы не обернуться, вышел из комнаты.