Борис Владимирович больше других старался помочь ему: и творческий отпуск, и общежитие аспирантов, и, наконец, последняя, так нужная Стахову экспедиция были делом старания зава. Не с ним надо ссориться! Стахов вернулся и снова позвонил на кафедру:
— Борис Владимирович, прошу прощения за мою ребяческую выходку.
Тот молчал. И тогда Стахов сказал спокойно, осознав вдруг, что это надо было сделать раньше:
— Борис Владимирович, я готов к любым действиям кафедры относительно меня. Но хочу предупредить: как бы вы ни решили мою судьбу, я завтра подаю заявление об увольнении.
— Хорошо, — сказал заведующий и положил трубку.
И пока Стахов шел к зданию суда, к Борису Владимировичу зашел Голядкин.
— Беглец наш объявился, — сообщил профессору.
— Не понимаю...
— Стахов звонил.
— Ах, Стахов... Он нынче занят бракоразводным процессом, — по своему обыкновению с хохотком, когда говорил что-то неприятное, произнес Агей Михайлович. — Делит тарелки, судки, ночные горшки, тряпки...
— Неужели? — Борис Владимирович даже покраснел.
— Да-да! Нанял разбойника-адвоката... Тот поднял вклады в сберегательных кассах, присовокупил к ним все расписки, которые Стахов получал от жены...
— Какие расписки?
— Понимаете, у них давние неурядицы, — Агей Михайлович со вкусом вел рассказ, не обращая внимания на то, что в кабинете заведующего много народа. — Так вот, жена нашего ученого мужа, — он не назвал дочь по имени, — получая от него деньги, давала расписки...
— Ужас какой... — сказал кто-то.
— И он брал? — спросил Борис Владимирович.
— Что? — не понял Агей Михайлович.
— Расписки.
— Конечно... Вы знаете, у нее удивительно развито чувство порядочности. Было время, когда ей приходилось брать у меня деньги, так, понимаете, она и мне писала расписочку... Такой пунктик у человека — чистюля...
— Вы знаете, — вдруг сказал не к разговору молчун и тихоня старший преподаватель Огородников, —вы знаете. Я прочитал, товарищи, статью Стахова, подготовленную в «Исторический вестник».
Все с удивлением глянули на говорившего, он покраснел и заволновался:
— Это очень глубоко! Умно! Смело!..
— И камень заговорил, — сострил кто-то.
— Попомните мое слово, — потея, спешил высказаться Огородников, глядя на Голядкина, — Стахов глубоко занырнул и, попомните мое слово, вынырнет в Москве.
— Вот, чтобы он там не вынырнул, — опять пошутил кто-то, — его у нас и утопили...
Голядкин громко рассмеялся, но на остальных шутка произвела обратное действие. Все заспешили по своим делам.
Агей Михайлович положил перед секретаршей Ирочкой плитку шоколада.
— Вот эти четыре странички, Ирочка, как можно быстрее отстукайте, солнышко...
Ирочка заглянула на титульный лист работы.
— «В Министерство высшего образования...» — прочла она. — Ага, ясно, Агей Михайлович, отстукаю...
В коридоре Голядкин остановил Огородникова.
— Елисей Елисеевич, — взял его под руку, повел тихонечко рядом. — Каждый ученый должен быть, а историк тем более, высокопорядочным человеком. Согласен с вами, статья Стахова написана с блеском и даже, как вы выразились, умно! Но! Первое — Стахов утверждает, что он нашел потомков Кущина! Это ложь. У Кущина, как известно, детей не было...
— Но была сестра... — попробовал возразить Огородников.
— Да-да! И у сестры — двое сыновей. Один из которых умер, не достигнув брачного возраста. Другой имел сына, который умер, тоже не достигнув совершеннолетия... Откуда же тогда все эти семейные реликвии, которые откопал Стахов, и тэ дэ.. И второе. Свыше полувека назад все наследие, оставленное в следственном деле Кущина, я подверг тщательному изучению, я провел массу экспертиз, в том числе и медицинскую... Увы! Кущин не вытерпел испытания одиночеством! Он сошел с ума! Он был ненормальный. Если мне не изменяет память, то и вы, Елисей Елисеевич, были с этим согласны не в таком уж дальнем времени. Жизнь человеческая коротка...
— И все-таки статью надо печатать, — едва выдавил из себя Огородников.
— Согласен! Согласен с вами...
— Вы «за»?
— Я по этическим соображениям не участвовал в обсуждении статьи на редсовете. И еще, Елисей Елисеевич, не кажется ли вам, что Стахов нечистоплотен в своей личной жизни? Не кажется ли вам, что его женитьба была продиктована не совсем... Да!.. Да!.. Да!.. Но я не захотел потворствовать такому движению в такую святую, как история, науку... Вот он и сводит со мной счеты.
— Непостижимо, — сказал Огородников.
— Да, забыл вас предупредить, — наедине с Голядкиным говорил Борис Владимирович, — Стахов сообщил мне, что завтра подает заявление об увольнении с кафедры.